Контора Кука

— Вы не можете с нами немного постоять? — сказала интересовавшаяся абсентом особа. — А то этот козёл нас преследует, мы с подругой его уже боимся… Он, по-моему, малость того — сумасшедший, вы не находите? — спросила она точно так же, как перед этим про процент алкоголя, и Ширин в шутку начал что-то говорить о проценте безумия в крови, при котором… он вспомнил соответствующий анекдот. И это было ещё ничего, взаимно терпимо, потому что после этого они стали обсуждать то, в чём Лев вообще ничего не смыслил, — курсы акций: блондинка работала в «Financial Times»… Другая же, тёмненькая, была нездешняя голландка, узнав об этом, Лев воскликнул, чтобы перевести разговор на другую тему: «Я очень люблю Амстердам!» — та довольно резко заявила, что Амстердам — это вообще не Голландия, после чего стала немногословна, зато подругу её несло и дальше — её интересовало абсолютно всё, то есть проценты всего во всём, и акции русских компаний, и немецкие машины… И такой ещё был у неё к нему вопрос: откуда взялся кокаин в египетских мумиях? Да, в них нашли кокаин, химический анализ, она давеча сама читала, нет, не в «Sun», а в своей же газете, то есть где она и работает: «Это загадка! Учёные ломают голову, но без толку: ну откуда мог попасть кокаин к фараонам, если кока растёт только в Америке и никакого сообщения тогда не было…»

Да, её на самом деле, похоже, волновали подобные вопросы наряду с колебаниями акций…

Лев не знал ни того, ни другого, ничего он не знал… но это её не останавливало, а, казалось, наоборот, вдохновляло — её несло.

Когда он добрался наконец до дома — с помощью чёрного кэба, разумеется — уже светало. Дом был небольшой, и, увидев, что в одном из его окон горит свет, Лев, может быть, и подумал, что это как раз его окно и есть, ну, или Лисовского, но тут же отогнал эту мысль…

Впрочем, когда он стал подниматься — медленно, как настоящая старая рухлядь, распадаясь на ходу… ну, или отдыхая, хорошо, на лестничных клетках, прислонясь к стене… ему пришло в голову, что это он же мог и оставить свет днём включённым… но зачем бы он его тогда включал… или Лисовский мог оставить, а он мог не заметить — днём студия была освещена довольно ярко, туда, кажется, даже заглядывало солнце, пока он, как будто для вида, наспех, искал тетрадку, как будто видеокамера работала… Попутно как бы слегка прибирая в квартире, разгребая кое-какой мусор, он даже составил пустые бутылки, но не выбросил, потому что не знал, куда здесь выбрасывают стекло… И когда оказалось, что свет горит вот именно в квартире Лисовского — куда Лев уже ступил ногой, открыв дверь ключом, который днём дала ему соседка… В голове его мелькало опять-таки сразу несколько версий, почему горит свет, — и все они оказались ложными, потому что в ту же секунду он увидел в ванне, которая стояла на внутренней лестничной клетке, если можно было так назвать эту площадку между уровнями студии, где была входная дверь… И ванна прямо там стояла, то есть старое такое корыто, открытое всем если не ветрам, то сквознякам, напомнив Льву картинку Генриха Клее, которую они с Пашей видели вместе на выставке в Ленбаххаузе, с ехидной подписью автора: «Владычица морей», только там, кажется, был всё же унитаз, старый сливной бачок с верёвкой, воодушевлённый, как тот мойдодыр… а здесь унитаз стоял всё-таки в замкнутом туалете, зато лоханка была, wie gesagt [44], в самом неприспособленном для неё месте, так что днём Лев не только не стал в ней плескаться, но вообще вначале подумал было, что это, может быть, чисто «объект», ну как бесконечные Бойсовские корыта в пинакотеке, которые можно сложить в жутковатую железную… тевтонскую матрёшку… самое маленькое корыто — десять сантиметров, самое большенькое — метра два длиной, ну да, не там ли блуждал ППШ, его описания железных лабиринтов… «А пропо матрёшки… — быстро проносилось в голове Ширина во время этой внешне немой сцены, — может быть, она тоже — объект? Я бы точно так подумал, и даже не из воска — гуд бай, Тюссо, форгет ит, самые правдоподобные фигуры сапиенсов, мадам, получаются из металла… из крашеной бронзы, вот их я не отличаю от живых людей совсем, пока не присмотрюсь… но тут такой саспенс… приготовил наш китч-кок… её днём не было, это точно, это я помню… Что не отменяет, конечно, версию „объекта“ — Лисовский мог кого-то попросить усадить там „маникини“, куклу, как тот Холмс, или даже сам сесть… кто знает, в Мюнхене он или нет на самом деле… немного страшно, а вдруг это… лечь, что ли, спать, не трогая её, раз она даже не повернула головы, когда я вошёл… будет как в том анекдоте: „Мсье, как вы могли не заметить, что с вами в кровати всю ночь была мёртвая француженка?“ — „Я думал, что это живая англичанка“… Рассказывал ли я его Джонатану? Не помню… зато он мне рассказал… нет, не новый раджнишевский анекдот, а что-то похожее на анекдот, но про реальные… то есть „фантомные боли“ империи, которые там некоторые ещё ощущают, что же удивляться, что в гораздо позже развалившейся…»