Контрабанда без правил

Грубинский минуту молчал, как будто задумавшись над тем, что он только что услышал. Он потянулся за сигаретой из пачки, лежавшей перед ним на столике, закурил и медленно выпустил дым через нос.

– Так вот, Мирек. Осенью прошлого года ко мне пришел мужчина, раньше работавший в валютном бизнесе. Он работал в Сосновце и Катовицах. Он тогда говорил, что приехал к женщине в Познань и хочет здесь устроиться. Я взял его в команду, хоть он мне не понравился. Он был сильным и круглым. Парни, с которыми он стоял под «Певексом», говорили, что он похож на тыкву. Знаешь, как тыква на местном диалекте? Корболь.

– Вот мы и приплыли, – сказал Мирек.

– Что-то мне подсказывает, – произнес Ричи, посмотрев в глаза Бродяку, – что нам нужно поговорить с Раймондом, потому что все выглядит, как тщательно спланированная операция, о которой Ливер может что-то знать. Стоит его навестить и хорошенько обо всем расспросить.

Бродяк согласно кивнул головой, а затем допил остатки красного напитка. Поставил бутылку обратно на стол и посмотрел на Грубинского, как будто вдруг о чем-то вспомнил:

– Ты понял, Ричи, что сказал этот пьяный дизайнер, о каких-то линиях с перспективой?

– Кто его знает, – сказал Ричи, – и уже не узнаем, потому что эта перспектива его пришибла.

Дизайнер Миськевич, лежа в кресле с запрокинутой назад головой, принял позу, в которой он мог бы в другой ситуации внимательно разглядеть потолок, который здесь был особенным, не плоским, как обычно в таких заведениях, а узорчатым, выложенным из бетонных кессонов в форме ромбов, создававших красивую потолочную сетку перспективы. Однако в этот момент Миськевич не мог ничего разглядеть, потому что спал с широко открытым ртом и громко храпел.

г. Катовице, 14:30

Старший официант Роман Маслющек не любил милиционеров. Он считал их свиньями, особенно после того, как они себя вели, когда в стране было введено чрезвычайное положение. После событий на шахте «Вуек» он стал ненавидеть всех людей в серо-голубой форме. В забастовке, жестоко подавленной милицией, участвовал и его брат. Марек чудом избежал смерти, ведь он был, как он позже рассказывал Роману, именно в той группе, в которую стреляли милиционеры. Он остался в живых, а его лучший друг остался лежать на улице с простреленной головой. С этого момента задетый за живое рассказом брата Роман решил, что будет вести собственную войну против Гражданской милиции. Он немного мог сделать, работая официантом в катовицком ресторане «Фрегат», но и на этой работе у него были свои возможности. Милиционеров, приходивших сюда выпить, а их было много каждый день, он обсчитывал. Не нагло и не по-крупному, но все же добавлял алкоголикам из милиции пару лишних рюмок, а деньги забирал себе, поверив, что таким образом он сражается с коммунистическими садистами. У него было еще несколько других эффективных способов борьбы. Прежде всего, он был с ними невежлив. А если кто-то из употреблявших здесь алкоголь стражей порядка, заказывал что-нибудь из еды, Роман незаметно плевал в суп или основное блюдо. Он чувствовал удовлетворение, наблюдая, как они едят заплеванное им блюдо. Больше всего его расстраивало, что его одиночная борьба остается незамеченной, но что поделать, он ведь не мог об этом рассказать другим официантам. Брату он тоже не говорил, никогда не знаешь, что любивший выпить Марек расскажет какому-нибудь знакомому. Известно ведь, как много в этой стране доносчиков.

Но был один милиционер, которому Роман никогда в жизни не причинил бы вреда. Час назад он пришел во «Фрегат» со своим другом. Они сели за столик на втором этаже и заказали бутылку водки, а вторую попросили охладить.

Милиционера звали Эрвин Пытлок, Роман знал его с детства. Пытлок жил когда-то рядом с его домом в Паневниках и был порядочным человеком. Он ни разу никого не обидел, а многим соседям помог в беде.

Роману он тоже помог, когда его задержала автоинспекция. У него отобрали водительское удостоверение, выписали штраф, и все, наверное, закончилось бы комиссией, потому что Роман тогда был пьян. Он возвращался на своей «Сирене» после ночной смены в ресторане, конечно, он тоже опрокинул несколько рюмок, а ночью нарвался на автоинспекцию, засевшую в засаде на Миколовской. На следующий день рано утром он пошел к Пытлоку. Он все ему объяснил, а милиционер обещал подумать, что можно сделать. Вечером он пришел во «Фрегат» с водительским удостоверением Маслющека. Он отдал ему права и сказал, что если он еще раз сядет за руль пьяным, он сам намылит ему шею, и что о штрафе и комиссии он может не беспокоиться. Дело замято.

У Пытлока была еще одна важная черта, за которую его многие уважали. Он очень гордился тем, что он коренной уроженец Силезии. Пытлок часто повторял, что человек, который не гордится своим происхождением, ничего не стоит.