Контрафакт

Но Яша, как позже оказалось, и не думал никого обманывать. Он дважды звонил Марине и вручал ей оговоренные суммы. Мелкий арбатский коммерсант. Нищий и честный.

Арбат, между тем, плескался и бурлил. «Ты течешь, как река, странное название…» Река обтекала погруженную в свои мысли молодую женщину, и брызги не касались ее.

Марина вздрогнула, когда кто-то дотронулся до нее и назвал ее по имени. Знакомые до боли черты слегка, впрочем, располневшего лица, иронический прищур глаз, который когда-то сводил ее с ума. Это был Костя Полищук, ее первый восторг и первое разочарование, ее счастье и беда, первое испытание юного сердца. Роман начался на первом курсе. Костя учился на актерском. Оба подавали надежды, восхищались друг другом и каждый собой. Потом Костя перевелся в Москву. Его приняли в ГИТИС – это было великолепно! Они встречались редко, но писали друг другу часто. Его письма были такими смешными! Он был добр, остроумен и талантлив. Право же, он мог бы выступать на эстраде со своими юморесками – ему бы удалось!

Потом как-то так получилось, что Костя женился. Женился по какой-то инерции вихревого движения суматошной московской жизни.

Вспомнилась их последняя встреча в крошечном номере гостиницы ВДНХ, как они оба плакали, то кидаясь друг другу в объятья, то отскакивая друг от друга, словно пораженные электрическим током. И эти поцелуи жалости – друг к другу и к себе. В тот момент казалось, что горе это пожизненно. Потом острота ушла, ее сменила досада, и Марина вышла замуж за своего сверстника из Политеха. И Костя, как ни странно, мучился от того, что она вышла замуж. У него уже родился ребенок, он был хорошим, старательным отцом, а вот нате вам, мучился по такому поводу. И писал ей отчаянные, сумбурные письма, что совсем уже не лезло ни в какие ворота.

У Марины в ее браке большого счастья тоже как-то не случилось, и брак этот со временем скукожился и сошел на нет.

Нечаянная встреча на Арбате вызвала в первый момент лавину забытых чувств: досаду, радость, разочарование. Они подкатили к горлу, мешали говорить. Потом вдруг все отхлынуло, стало легко и приятно смотреть на немолодого уже Костю, одетого как-то по-серьезному – в дорогой плащ и шляпу. Только длинные – до плеч – волосы напоминали о богемном прошлом.

– Какой ты стал важный, – сказала Марина, – прямо не узнать!

Костя тем временем распахивал перед ней массивную дверь недавно открытого на Арбате заведения под названием «Воды Лагидзе». Просторный зал с отполированным мраморным полом был уставлен редкими столиками. Простора было гораздо больше, чем требовалось для питья вод и съедания хачапури. По залу можно было прогуливаться, беседуя. Более того: шикарная лестница с вычурными перилами вела на второй этаж, где разместилась выставка живописи грузинских мастеров. Картины были снабжены ценниками. Невольно вкрадывалась мысль, что недорогие, идеально охлажденные ВОДЫ, которые цедились из затейливых никелированных краников, и недорогие же хачапури явно не могли содержать это великолепие. Впрочем, в московском пространстве витало в то время много странностей, касавшихся, например, перехода недвижимости из государственных рук в частные, но с финансированием за счет государства. Оказалось, что Костя, талантливый шалопай и душа компании, имеет к этим процессам некоторое отношение – по линии как раз выставки грузинских художников, поскольку Костя работал нынче негде-нибудь, а в Министерстве культуры. Да-да, именно в министерстве, а ни в каком не в театре, ни на какой там, например, Таганке работал теперь Костя причем, занимал должность вполне уважаемую и, судя по всему, прибыльную.

Во всяком случае, когда пожилой умопомрачительно элегантный бармен заметил Костю, скромно пристроившегося пятым в очереди у стойки бара, он тут же снабдил его ВОДАМИ, хачапури, какими-то неведомыми восточными сладостями и артистическим движением пресек попытку расплатиться, пресек, блестя золотой улыбкой и говоря: «Что ты, геноцвали, зачем обижаешь, не обижай!»

В тишине и прохладе «Вод Лагидзе» Костя поведал Марине, что, учась в ГИТИСе, вовремя сумел оценить скромность своего таланта по сравнению с московскими звездами и понял, что ему как артисту в первые ряды здесь не выбраться ни за какие коврижки. А пятые-десятые ряды Костю не устраивали. Тогда Костя перевелся на театроведческий. И вот теперь, пожалуйста, он устроился вполне сносно. О Марине Костя кое-что знал. Но то, что она рассталась с мужем и соединилась в Москве с другим человеком, он услышал впервые. Как ни странно, это сообщение пришлось ему по душе, даже развеселило. О, загадочная русская душа из города Харькова! Что ж, время романтических чувств осталось в прошлом. На смену любовной романтике пришла романтика выживания.

– Знаешь, сказал Костя, – мне по жизни помог мой тесть. А я помогу тебе. Вот моя визитка. Позвони в среду. Я до среды что-нибудь придумаю.

В среду Марина позвонила. Она выбрала время 11 часов, когда предположительно человек уже пришел на работу, провел, если заведено, утреннее совещание, но отбыть по делам еще не успел.