Контраходцы

— Пьетро решил, что мы сделаем это у них на ровной площадке верхней палубы, потому что там устроены трибуны. Не увлекайся околесицей, Голгот хочет внести в спектакль немножко торжественности. Ты знаешь, что тебя уже заждались?

— Разочаровывать – это такое удовольствие...

π Мы переоделись в запасное и немного подровняли бороды. Девочки отмыли лица и руки в предоставленной в их распоряжение купальне. Выглядели мы не слишком аккуратно, отнюдь, но для парада достаточно опрятно. В центре верхней палубы у фреолов устроена ровная площадка около сорока метров в длину и двадцати в ширину, ясное дело, овальной формы. Ее окаймляют полированные деревянные ступеньки-уступы, следующие обводам корпуса. Безупречно натертый настил вызывал безумное желание затеять соревнования в «блинчики» — пускать с рикошетами вдоль пола диски. Мачты служили столбами для воротец, а реи — перекладинами, сами ворота завешивались конопляными сетями. Мне понравилось это место, потому что оно позволяло разместить каждую из семи шеренг орды на одной ступени. Фреолам, усаженным на трибуне напротив, предлагался полный обзор. Караколь поведет церемонию с палубного настила.

‹› Я с удовольствием смотрела на них, на моих мальчишек, посерьезневших перед представлением как папы римские. Талвег порезал щеку. У Арваля поперек чистого трико шла складка, а Ларко снова надел серьгу из самшита, ту, которая мне особенно нравилась. Однако ни в ком из них не было ни уверенности, которой мы завидовали в Караколе, ни его непринужденности или изящества, которые позволяли ему, к примеру, носить с такой картинностью эту фетровую шляпу, уж и не знаю у кого уведенную. Кориолис втайне сгорала от страсти по нему, она не отставала от него с самого появления фреолов, но он едва обращал на это внимание, иногда подыгрывал, чаще сбегал от нее... И это ее еще больше раззадоривало, она дошла до того, что прямо навязывалась, выпячивала груди, потому что не могла понять, хнык-хнык, хочет он ее или нет, но я-то знала. Я-то знала, что он вовсе не привязался к нам, наш трубадур, наш вороватый котенок, он просто у нас жил, он лишь бродил по нашим гнездам, чтобы скрасть перышко и воткнуть в свою гриву; он не пытался нас оцарапать, не просил нас ни о чем, кроме самого трудного, самого высокого: жить полной жизнью, оставаться подвижным котенком, беспрестанно прыгать, шалопайничать, быть не таким, а я тогда была так глупа, я, Аой, «проворный ручеек», «водичка», как он звал меня, когда еще приходил, посреди ночи, не так уж часто, потому что знал о Сове и не хотел его обидеть. Он позабудет. Он бесподобно забывал, вот и все.

π Я придавал презентациям огромное значение. Часто они были единственной ясной картинкой, которая оставалась после нас людям: Таран и Стая, Блок; наши изменяющиеся в зависимости от ветра построения контрахода; пояснения ролей каждого, которые трубадур разнообразил тысячекратно. Даже так, почти выхолощенно, — народ завораживало. Наша репутация нас опережала, ее вызывала наша бесспорная скорость. Никогда еще со времен 26-й Орды, Орды Первого Голгота, ошеломившей всех своей прямой трассой через массив Хоббарта, надежда на то, что орда достигнет Предельных Верховий, не была так сильна. В тридцать восемь лет опередить предшественников на три года — такого никогда не видали. Мы дорого за это заплатили. Крайний аскетизм. Так мало задерживались в поселках. Марши от восхода до заката. И это повальное спрямление трассы, которое Голгот возвел в принцип.

) Фреолы зааплодировали появлению нашего трубадура. Едва ступив на площадку, он бросился животом на пол, немножко вдоль него проскользил, затем взлетел в воздух, снова упал, скользнул, снова вспрыгнул... Я понял — не так быстро, как вовсю развеселившиеся фреолы, — что он имитировал рикошеты «блинчиком» диска от пола! Неплохое начало:

— Добрый вечер, мессиры Фриволы! Раз уж мы друг с другом знакомы, позвольте мне подсократить реверансы и подсурдить скрипки! На этих трибунах лицом к лицу с вами, со свежебритыми бородами, при шевелюре как после бури и в рубашках нараспашку, не думали, не гадали, а сюда попали — приодеты в рванье для торжества, для прочего в лохмотья, — пыль пустынь, или даже лучше: сбитое из нее масло... Они — ходячий ураган! Они — неторопливые молнии! Они, да что они? — они такие одни, двадцать три человека-вспышки, сплошные синяки да шишки — я вам объявляю и представляю, перелетные птицы и их девицы, благородные ветрознатцы и флаговозцы, легенду этих земель: Орду Контраветра!

> У меня от этого всегда мурашки по спине. Ловко говорит, балбес... И остальные напротив — знай аплодируют!

π Нам сейчас положено раскланиваться?