Контраходцы

) Насколько мне из наших двух птичьих мастеров ближе ястребятник! Он устроил совсем простую демонстрацию, выпустив на мостике зайцев, которые бегали, прячась в грудах веревок, ошалело носились, одним удавалось спасти свои шкуры, другие кончали тем, что их перехватывали ястребы и пожирали сырыми — с леденящими кровь ударами клювов — под женские вскрики. Больше, чем за его природную веселость, больше, чем за непритязательный юмор, больше, чем за располагающую манеру, в которой он делился своим энтузиазмом и своей любовью к птицам, я ценил его за взгляд на мир, столь близкий во многих отношениях к моему. Птичья охота, как искусство, проявляется не только в самом выборе птиц для дрессировки, и даже до начала тренировок — в основах отношения к миру. Птицы высокого полета, такие как соколы, завораживают своей быстротой тех, кто предпочитает вертикальность в отношениях, иерархию и принцип превосходства. Их стиль набора высоты, крутые подъемы один за другим, их стиль действия, основанный на силе, их манера налетать, словно мстительный бог, на свою добычу, превращают их в наглядный символ силы. Ястребы, нужно сказать, — совсем иное дело. Этой низколетящей птице, этому выдающемуся летуну, нет равных в том, чтобы преследовать свою добычу низко над землей сквозь заросли и ветви, или даже выхватывать ее из гущи кустов. Большой ястреб — птица имманентности, горизонтальная молния, она способна взмыть вверх и обернуться в воздухе, это птица великолепной сообразительности. Ястреб охотится, рассекая воздух у поверхности, он пронизывает местность и облетает вдоль и поперек, он достигает своей оптимальной скорости за три взмаха, он легко может идти против ветра, тогда как сокол на это чертовски неспособен. У ястреба есть сила, но он не стремится к власти — именно потому, что может.

— Теперь мы подбираемся к самому сердцу тайны... Человек, которого я вам вот-вот предъявлю, выжил в хроне. С тех пор его череп превратился в маленький лужок, а волосы — в буйную траву. Мы его больше не причесываем, мы его обстригаем, словно куст! Он – как сорняк в Орде… и Флерон. Истый ботанист, собиратель и друид, эфемерный сеятель, кочевой крестьянин, летучий земледелец, ловец семян… Он тот, кто нюхом определит — что растет с наветренной стороны. Тот, кто разбирается — что едят, что готовят, что лечит, а что убивает. Ее мать — достаточно сказать, что ее звали Сифаэ Фореис, и она научила его всему, кроме терпения. Я выкликаю перед вами пампасы, я выкликаю перед вами вельд и тундру: Йол Степ Фореис!

‹› Я не подстригала его две недели, он отказывается. Он «так чувствует лучше», пока они длиннее, он так говорит. Он красивее Караколя, человечнее, не менее чувственный. Караколь... Он ненасытен, никогда не устает, блуждающий огонек, его лицо фавна сияет, кривится, смеется, он скользит по полу, крутится и танцует, так быстро он нанизывает описания, не оставляет ни паузы, ни интервала, алле-оп, вот уже следующий...

— Люди охотно верят, что орда — это прежде всего могучий Трассёр и крепкий Таран. Кто бы спорил... Но все вечно забывают, что прежде всякой Трассы кто-то пролагает аван-трассу. Невысокий паренек, никакой не здоровяк, который бежит впереди, один-одинешенек, который ищет тропу, который выслеживает проходы, который вроде бы убегает, но всегда возвращается к нам. Для него пейзажи — это мифы, которые необходимо сплести в общее полотно. Нет бугров, нагребенных ветром, но спят древние горсы, нет каньонов, прорытых дождем, есть только след змеи и пометы на стенах от ее сражений. Для него даже ветер не ветер, а ветрозвери, которые увлекают землю скоростью своего бега и заставляют нас их преследовать, чтобы остановить их — если сможем, если захотим. Он ребенок-дикарь, выживший благодаря своей необычайной интуиции и воображению, размаха и фантастичности которых нам даже не представить. В душах мы раз и навсегда нарекли его «Огоньком»; он близок нашим сердцам, АрвальРедамаж, наш разведчик!

π Редамаж спрыгивает со своего яруса и собирает овации, он отзывается на симпатию незамедлительно. Арваль вынимает из сумки куски дерева, какие-то камни, воздушные вымпелы и флажки. В мгновение ока он провешивает тропу, которая начинается с площадки и заканчивается грудой веревок. За ним следует с десяток фреолов в янтарных рубашках (матросов). Он опускается на колени и одним движением вытаскивает напуганного кролика. Под крики фреолов он приносит его обратно и передает девочке. Он не произносит ни слова. Только жесты. Таков Арваль.