Контракт миллиардера (прогонка)

Только когда Бранке исполнилось десять лет, я вытащил ее из этого дерьма. Когда мне было что подержать над головой старика. Унижение, о котором он не хотел, чтобы кто-нибудь знал. Что богатство его сына в десять раз превосходило его собственное.

Он чертовски ненавидел тех, кто был лучше него, особенно своего внебрачного сына. Мой взгляд метнулся к нему и увидел, что он наблюдает за Байроном. Скорее, убить его взглядом. Мой отец ненавидел меня, но он не хотел, чтобы мир знал, что биологически я не принадлежу ему. И наличие одного Эшфорда слишком близко ко мне могло бы это показать. Мы были слишком похожи.

Какого черта вообще. Насколько мне известно, ни один из них не был моим отцом. Байрон мог бы пойти на хуй и найти другую душу, которую можно было бы выследить. Он мне здесь был не нужен. Никогда не делал; никогда бы не сделал этого.

Мои глаза искали в толпе дочь человека, которому удалось защитить свою семью. Осень Мишель Корбен. Именно тогда я увидел ее , и все мысли о моем сводном брате Байроне рассыпались в прах. Она была потрясающей. Ее кожа цвета слоновой кости. Ее волосы цвета воронова крыла. Пышные, пухлые губы. И эти карие глаза. Она спряталась за рядами людей, прислонившись к дереву. Я не мог видеть ее целиком, но видел, что она не плачет и не притворяется, что расстроена. Она была здесь только ради Бранки. Хотя я был удивлен, что ее родители позволили ей прийти.

Кладбище было полно мужчин и женщин, которые притворялись, что знают мою мать. Те самые, которые делали вид, что не знают, кем или чем был мой отец. Им просто было все равно. Моя мать происходила из семьи ирландских гангстеров-иммигрантов, поэтому, по их мнению, моя мать заслужила то, что получила.

Жестокий и садистский ублюдок.

Рука Бранки сжала мою. Ей было двадцать два, но она все еще казалась мне маленькой. Мои шесть футов пять дюймов против ее пяти футов пяти дюймов, вероятно, не помогли делу. Я позволил Бранке оплакивать нашу мать, чтобы она могла обрести необходимый ей покой.

Мой взгляд метнулся к Байрону Эшфорду. Мой сводный брат. Чертов ублюдок. Всегда пытаюсь исправить то, что разрушил сенатор Эшфорд. Этот ублюдок никогда не станет моим отцом, а я не был заинтересован в налаживании каких-либо отношений с Эшфордами.

Люди шептались, что мы оба похожи. Очень похож на старика. Вот только у меня были глаза моей матери. У него был отец. Честно говоря, я ненавидел любое сходство с тем ублюдком, который уничтожил мою мать. Я бы не потерял сон, даже если бы он умер.

Начался народный парад.

Бросаю на ее могилу красные розы, любимые мамины. Выражаем соболезнования. Возвращаемся к своей мелкой жизни. Они были как мухи на дерьме, жаждущие драмы и фальшивые в своих симпатиях.

Байрон не принес красную розу. Вместо этого он бросил белую сирень. Этот чертов ублюдок всегда должен был быть другим. Я задавался вопросом, символизирует ли белая сирень чистоту и невинность. Ничто с Байроном не было случайностью.

Он остановился передо мной и Бранкой. Его взгляд метнулся вверх и поймал взгляд Бранки, которая с любопытством наблюдала за ним.

«Алессио и Бранка, мои соболезнования», — сказал Байрон, снова взглянув на меня.

Моя челюсть сжалась, слова, предназначенные для него, обожгли мне горло. Это было не то место и не время. Я бы предпочел больше никогда не видеть этого ублюдка.

— Спасибо, мистер… Бранка не знала нашей сложной семейной истории. Я защитил ее от этого ублюдка. Мне не удалось защитить ее от отца, когда она была маленькой, но теперь я уже взрослый и буду использовать беспощадные методы, чтобы защитить свою семью.

«Байрон Эшфорд», — ответил мой сводный брат, более чем готовый продлить этот диалог.

Я сунул руку в карман брюк. — Спасибо, что пришли, — холодно отпустил я его.

Серые глаза Бранки, так похожие на мои, нахмурились и метнулись то на меня, то на Байрона и обратно на меня.

Не говоря больше ни слова, Байрон наклонил голову и исчез. Но настойчивый ублюдок вернется. Он всегда возвращался. Как тяжелый герпес.

Народу стало все меньше и меньше. Мой взгляд продолжал возвращаться к женщине с карими глазами, которая очаровывала меня.

Четыре года я работал над тем, чтобы забыть ее образ. Невинность, стоящая среди розовых простыней с оборками, перед безжалостностью. И она отказалась съежиться. Ее глаза встретились с моими, мягкий выдох раздвинул ее губы, и румянец залил ее щеки.

Она вспомнила меня. Это было в мерцании зеленовато-карих глаз. Химия и напряжение сковывали нас, невидимые струны обвились вокруг нас, и я знал, что на этот раз она будет у меня.

Мгновения растянулись в вечность, и, словно увидев решимость в моих глазах, Отэм отвела взгляд.

Что-то подсказывало мне, что у меня никогда не было шансов против этой женщины. Все за последние четыре года привело нас сюда, к этому самому моменту.

Ее родители придут за мной, но им никогда не победить. Она была моей с того момента, как мы встретились взглядами. Словно услышав мои мысли, Отэм еще раз взглянула в мою сторону. Колебание. Осторожность. Страх?