Контракт на молчание (СИ)

Отмывшись с помощью парфюмерии Сибил — лишь бы не пахнуть мужскими отдушками, — я заворачиваюсь в чистое полотенце и заплетаю влажные волосы в косу. Одежда осталась где-то на лестнице, поэтому выбор у меня интересный: выйти в белье или в полотенце? Подумав, останавливаюсь на белье, потому что как ни крути, а переодеваться придется. Едва ли я выдержу ритуал облачения под пристальным взглядом Райана. Особенно после того, что было на лестнице. Запомню этот момент как самый сексуальный за всю мою скучную жизнь.

Думала, что найду Эперхарта в спальне, но открываю дверь и обнаруживаю, что осталась одна. Зато брошенные на лестнице вещи собраны и разложены по кровати в ожидании хозяйки, а рядом — сумка. Ну точно: пожалуйста, мисс Хадсон, вас никто здесь более не задерживает. У меня нет права обижаться за этот жест на Райана, но все равно больно.

Ходить по темному, опустевшему чужому дому в поисках хозяина не кажется мне блестящей идеей, поэтому я набираю его номер на телефоне.

— Я разблокировал ворота, ты можешь ехать, — отвечает он, едва сняв трубку.

Это все странно. Несколько секунд я просто не знаю, что сказать, кроме как:

— Спасибо… Райан.

И уезжаю. Поскольку ворота не могут быть сенсорными, значит, управляет ими Эперхарт — не доктор же, в самом деле. Или Райан соврал мне, что прислуга покинула дом.

* * *

На второй этаж дома я поднимаюсь на ватных ногах и далеко не с первого раза попадаю ключом в замочную скважину. Итак, сколько бы я ни искала себе оправданий, сколь бы виноват ни был Клинт, все это меркнет по сравнению с моими поступками. И по мою душу пришла расплата.

Дрейфую от мужчины к мужчине, безвольная, неспособная принять решение без посторонней помощи. И уже многие люди знают, какая я, а самое плохое, что знают не те люди. Не Клинт. А ведь касается это только его. И причины молчания все какие-то недостойные, меркантильные, призванные опять меня защитить. От чего защитить? Как бы ни было потом плохо, я все заслужила сполна. Все шепотки за спиной, невозможность оправдаться, одиночество, как у Сибил. Только, в отличие от нее, я не смогу спрятаться за спиной Эперхарта. Я не такая. Если мне предложат достойную работу в другом месте, я смогу уехать. А пока все очень плохо.

— Ну, здравствуй, любимая, — оказывается, Клинт слышал мою возню у двери и уже ждет. И выглядит он злым и измученным. — Надеюсь, у тебя наконец-то появилось время на то, чтобы поговорить со мной и объяснить, что все это значит.

— Да, Клинт. Давай поговорим, — говорю я.

Я хотела бы гордо сообщить, что мой голос звучит уверенно, что я могу заявить о случившемся со всем имеющимся достоинством и не выглядеть при этом жалкой, но… боюсь, именно так я и выгляжу. А как еще-то?

Надо просто решительно сказать, что все кончено и почему, разве нет? Но я наивно надеюсь, что могу сделать это чуть менее болезненно. По какой-то нелепой, неясной причине я не люблю его больше, но он по-прежнему мне дорог. И невыносима мысль, что я сейчас вскрою его на живую.

Мне приходится подбирать слова, а Клинт тем временем теряет терпение.

— Молчишь, значит, — говорит он. — Черт, я был прав.

— Не был, — отвечаю. Я не знаю, как говорят такие вещи. Может: «Мы вынуждены расстаться, это моя вина и мое решение. Все плохо». Здорово, а? — Ты не был прав, оттого все особенно грустно.

Этот дом… Он больше не моя тихая гавань, это скорее символ предательства, где каждое возвращение — проход по лезвию ножа, а разговор — пытка. Как ни странно, именно здесь, с Клинтом, я никак не могу убежать от самой себя. Интересно, все изменщики так чувствуют? Думаю, нет. Слишком много терзаний. Не верю, что пройдет время и я буду гордиться тем, как ловко всех обхитрила, или хотя бы думать, что оно того стоило. Значит, просто характер, верно?

За что мне это? Где и когда я так облажалась, что мне послано было влюбиться в Райана Эперхарта? Жила бы себе спокойно с Клинтом и не помышляла об ином. Я бы даже никогда не узнала, что успела за каким-то поворотом разлюбить своего жениха. Боль от потери мамы приугасла бы, появились бы новые люди… но увы. Я разбилась волной о несокрушимую скалу и уже не соберусь в себя прежнюю. Эперхарт сделал меня другой в первый же день. И с тех пор моя налаженная жизнь покатилась в пропасть. Я подписала контракт о продаже души.

Я наливаю себе воды, делаю большой глоток, хотя в пальцах едва достаточно сил, чтобы удержать стакан.

— Клинт, я начну издалека. С извинений за то, что повесила на тебя обязанности мамы, друзей и вообще всех близких людей на свете. Так нельзя.

— Вэл, ты говоришь какой-то вздор. И будто прощаешься.

Но так и есть. Я не верю, что, натворив с мое, могу быть прощена. Да и не хочу уже этого. Понял бы — и то огромное дело. Конечно, я прощаюсь! Но сейчас говорить об этом смешно.