Контракт на тело

— Еда. Ты же собираешься поправляться. Витамины. — И, не сказав ни слова больше, уходит. Вот ведь бесстрашная… Хотя что бы я ей сделал? Катерина давно уже больше, чем прислуга. Хотя мы и поддерживаем эту видимость. Но вот в такие моменты она отбрасывает в сторону всякие условности и делает то, что считает нужным.

Есть не хочется, но я заставляю себя и съедаю все. Силы мне понадобятся. Уже завтра. Чуть позже Катерина возвращается за посудой и одобрительно улыбается.

А когда я уже собираюсь пойти спать, потому что несмотря ни на что все еще не восстановился, в кабинет вдруг заходит Хмелевская. Вопросительно смотрю на нее, удивляясь, что ее обиды прошли настолько быстро. Вообще не собирался с ними разбираться — сегодня-завтра мне точно будет не до кувырканий в постели.

— Мы можем поговорить? — тихо спрашивает она, не рискуя входить. Какое-то странное чувство дежавю у меня. Вроде вчера тоже такое было. А потом меня накрыло…

— Что такое?

— Я хотела бы покинуть дом, — неуверенно произносит она. — Всего на один день, — добавляет поспешно.

— Мне кажется, мы обсуждали этот вопрос, — начинаю раздражаться. Неужели думает, что увидела меня не в тонусе и теперь получит послабления?

— Да, я знаю. Но мне очень надо! — складывает руки и смотрит так трогательно. — Прошу! Пожалуйста!

Внутри что-то дергается ей навстречу. И я тут же корю себя за ненужные эмоции. Она — никто. Лишь мое развлечение. Которому положено быть там, где я хочу. И точка. И потакать ее капризам я не собираюсь.

— Нет.

Ее глаза расширяются, а сама она бледнеет.

— Илья, это правда очень важно… Я что хочешь сделаю… — начинает лепетать, глядя на меня щенячьим взглядом, от которого во мне начинает что-то сворачиваться в узел. Чуждые, ненужные чувства. То, чего не должно быть в принципе. Закономерная злость затмевает рациональное мышление, и я попросту раздражаюсь все сильнее.

— Я сказал нет! Это не ясно?

31. Рианна

Я просыпаюсь резко, будто кто-то включил сознание. Дергаюсь и понимаю, что на диване никого нет. В груди холодеет от мысли, что уснула и не услышала, как Дежневу стало плохо. Может, он даже сам куда-то попытался добраться, чтобы ему помогли. Единственное, что приходит в голову, — позвонить Катерине. Но мобильник, как назло, оказывается разряженным. И я бегом несусь вниз, чтобы найти домработницу. К счастью, мои худшие опасения не оправдываются. А мужчина, которого я всю ночь держала за руку, снова превращается в ядовитого нахала. И мне не остается ничего другого, кроме как ретироваться.

Решаю не попадаться ему сегодня на глаза — видимо, настроение у него сегодня плохое. Но он приходит сам и в очередной раз напоминает, кто он такой, недвусмысленно намекнув, чем мне грозит излишняя болтливость. И от этого становится обидно. Неужели он правда думает, что я могу воспользоваться подобной информацией? Это же подло и низко. Впрочем, видимо, у Дежнева иных методов и не бывает. Только угрозы.

Ближе к вечеру Лиза напоминает про день рождения, и я, собрав всю смелость в кулак, иду к хозяину дома. Ждала ли я, что он пойдет мне навстречу? Честно говоря, рассчитывала хотя бы на какое-то понимание или благодарность за помощь. Но все тщетно — бизнесмен не знает, что такое сочувствие и понимание. Он — робот, который умеет лишь забирать то, что хочет. И все. Еще один поступок, перебивающий те недолгие моменты, когда я проникалась симпатией к Илье.

Мне не остается ничего, кроме как вернуться к себе и едва не со слезами написать подруге, что любимый мужчина не уверен в моей безопасности, поэтому пока не может меня отпустить. Калинова, конечно, расстроена. И как бы мне ни хотелось поговорить, пожаловаться, я не посмею портить ей настроение.

Следующие несколько дней я провожу словно в забытьи — какой-то день сурка: просыпаюсь, умываюсь, ем, ложусь спать. Настроения совершенно нет. Чтобы хоть немного притупить чувство, что я заперта тюрьме, почти весь день провожу в беседке в саду. Но и это начинает утомлять. А хорошая погода, словно в насмешку, усугубляет мое состояние.