– Меня интересует вот что. Если вы посмотрите на достаточно четкую фотографию четырех музыкантов, две скрипки, альт и виолончель, – продолжал комиссар, – сможете ли вы только по положению пальцев на струнах и шейках инструментов определить, что именно они исполняют?
Самюэльссон без раздумий отозвался:
– Это может быть что угодно, вариантов – не одна тысяча…
Диса пожала плечами и пошла дальше, не глядя на Йону.
– Семь миллионов комбинаций, – уточнил Самюэльссон, подумав.
– Семь миллионов, – повторил Йона.
Самюэльссон снова замолчал.
– Но на фотографии, о которой я говорю, – Йона продолжал гнуть свое, – отчетливо видны пальцы и струны, так что огромное количество комбинаций можно исключить…
– Давайте я взгляну на эту вашу фотографию, – сказал профессор. – Но я не собираюсь угадывать ноты.
– А что же…
– А теперь представьте себе, Йона Линна, – радостно говорил Самюэльссон, – представьте себе, что вам удалось установить примерную комбинацию нот. Как вы собираетесь искать их среди тысяч струнных квартетов Бетховена, Шуберта, Моцарта…
– Видимо, это невозможно.
– Если серьезно – то да, невозможно.
Йона сказал «спасибо» и закончил разговор. Диса ждала, сидя на бордюре фонтана. Он сел рядом, и Диса потерлась щекой о его плечо. Обнимая ее, Йона вдруг вспомнил слова, которые Роберт Риссен сказал о брате: «Если даже Аксель не сумел, то, думаю, это вообще невозможно».
72
Загадка
Йона быстро шагал вверх по Брагевеген. Со стороны Немецкой школы доносились детский смех и крики.
Комиссар позвонил в дверь Акселя и услышал, как звонок мелодично отозвался где-то в глубине дома. Йона немного подождал, а потом решил обойти дом кругом. Вдруг послышался неприятный пронзительный визг. Звук струнного инструмента. В тени оливкового дерева, на мраморных плитах террасы стояла девочка со скрипкой. Девочке было лет пятнадцать. Очень коротко стриженные волосы, руки в татуировках. Возле девочки стоял Аксель Риссен; он кивал и с интересом слушал, как она возит смычком по струнам. Похоже, девочка взяла скрипку в руки в первый раз. Может быть, это дочка Акселя или внучка – Аксель не отрываясь смотрел на нее с нежной заинтересованностью.
Смычок косо прошел по струнам, послышался тягучий визг.
– Очень жестко, – объявила девочка, видимо, поясняя, отчего вышло так неблагозвучно.
Она улыбнулась и осторожно вернула скрипку Акселю.
– Игра на скрипке требует слуха, – ласково сказал Аксель. – Прислушиваешься, слышишь музыку внутри себя и просто делаешь так, чтобы она зазвучала вовне.
Он положил скрипку на плечо и заиграл вступление к «Сегидилье» из «Кармен», прервался и стал показывать девочке скрипку.
– Сейчас я натяну струны не очень тщательно, вот так и вот так, – сказал он и принялся крутить колки.
– Зачем?
– Теперь скрипка расстроена, – пояснил Аксель. – И если бы я просто упражнялся, разучивал аппликатуру – так же, как я играл только что, – оно звучало бы вот так.
Он снова заиграл «Сегидилью». Звук был чудовищный, почти невыносимый.
– Прекрасно, – рассмеялась девочка.
– Но если послушать струны, – сказал он и нажал струну «ми», – слышишь? Низковато, но это неважно, это можно исправить, если взять звук повыше на грифе.
Аксель положил скрипку на плечо и опять заиграл вступление на ненастроенной скрипке, странно прижимая струны пальцами – и совершенно чисто. «Сегидилья» вдруг зазвучала превосходно.
– Ты колдун, – засмеялась девочка и захлопала в ладоши.
Комиссар поздоровался и пожал руку сначала Акселю, потом девочке. Он смотрел на Акселя и на ненастроенную скрипку, которую тот держал в руках.
– Впечатляет.
Аксель проследил за его взглядом и покачал головой.
– Я не играл тридцать четыре года, – сказал он странным голосом.
– Вы ему верите? – спросил Йона девочку. Та кивнула и загадочно ответила:
– Разве вы не видите свет?
– Беверли! – предостерегающе произнес Аксель.
Девочка с улыбкой взглянула на него и скрылась между деревьями.
Комиссар кивнул Акселю:
– Мне нужно поговорить с вами.
– Прошу прощения, что я так внезапно пропал. – Аксель стал настраивать скрипку. – Мне пришлось срочно уехать по делу.
– Ничего страшного. Я просто заехал к вам еще раз.
Аксель не отрываясь смотрел на девочку, которая рвала на тенистой лужайке какие-то невзрачные цветы.
– Дома есть ваза? – спросила она.
– На кухне.
Девочка унесла в дом свой букетик – отцветшие одуванчики, белые шарики семян.
– Ее любимые цветы, – сказал Аксель и прислушался к струне «соль», подкрутил колок и отложил скрипку на мозаичный столик.
– Взгляните, пожалуйста, вот на это, – попросил Йона, доставая фотографию.
Они сели за стол. Аксель вытащил из нагрудного кармана очки и принялся внимательно рассматривать фотографию.
– Когда ее сделали? – быстро спросил он.
– Мы не знаем. Предположительно – весной 2008 года.
– Та-ак, – протянул Аксель. Он явно успокоился.
– Вы узнаете людей на фотографии? – тихо спросил Йона.
– Разумеется. Пальмкруна, Понтус Сальман, Рафаэль Гуиди и… Агата аль-Хайи.
– Если честно, я приехал, чтобы попросить вас посмотреть на музыкантов на заднем плане.