Контракт со смертью

Он среднего роста, но широкоплеч и крепко сбит. На вид чуть за двадцать, а седина уже щедро сыпанула на его коротко стриженную голову. С едва заметной хитринкой в снайперском прицеле карих глаз, эдакий сельский мужичок, сноровистый, цепкий.

Он встретил нас широченной улыбкой и распахнутыми во всю ширину плеч руками. Солнце палило нещадно, поэтому Ваня устроил постирушки во дворе, или, как он сказал с улыбкой: на пленэре. Хоть голый торс и признак расслабухи, но здесь тыл: как-никак целых три километра до траншей, так что можно себе позволить не только в корыте пену взбивать, но и позагорать заодно.

От плеча через всю грудь вниз витой перевязью красный шрам. Это осколок располосовал, когда броник сняли, чтобы перевязать простреленное плечо.

Он ушёл из госпиталя не долечившись, иначе угодил бы в какую-нибудь иную часть. Вот у немцев строго: после госпиталя только в свою часть, да и как иначе, если всё слажено, сбито, чувство локтя, ему цену уже знают, и он тоже. В госпитале не успели закрыть историю болезни, поэтому записи о ранении в военном билете не будет. Не будет и обещанной компенсации. Зато замполит полка ставит его в пример: вот так всем надо Родине служить. Бывший зэка, ныне отчаянный штурмовик Толян, съёрничал: «Экономия Родине какая — целых три мильёна. А если помножить на всех „трёхсотых“ — так это же целый ероплан можно купить». Толяну каверзное словцо в речь замполита ввинтить в кайф, у него жизнь измеряется атакой, а Ваня лишь только глаз прищурил и так глянул на замполита, что тот впредь их батальон обходил за версту.

Ваня — всеобщий любимец за смекалку, трудолюбие, неутомимость. Он — надёжен, и этим всё сказано. Домик стоит на отшибе хуторка, огорожен условным забором из профлиста, калитка в сад запирается черенком лопаты. Пока мы покуривали под аккомпанемент всего арторкестра, развалившись на духмяной траве, уже успевшей настояться после ночного дождя, Ваня подошёл к калитке, осмотрел острым взглядом сад и подкрадывающийся со стороны реки сосняк с густым подростом — идеальные условия для разведчика вообще и укроповского в частности. Подсунув под ручку черенок лопаты, подёргал калитку: крепок запор, с той стороны не открыть. Удовлетворённо хмыкнув, он вернулся, на костерке сварил кофе — крепкий, ароматный, но запах трав не перебил, и стал угощать. Хоть у всех кофе сидел уже поперёк горла — опились по приезде, но отказать не могли: не обижать же Ванечку.

У него уже третье ранение. После последнего был гарантирован отпуск для реабилитации, но он предпочёл быть среди однополчан. Они заценили: максимально старались облегчить его жизнь, освободили от дежурств, приносили какие-нибудь вкусняшки.

Командир страдальчески корчит свою небритую рожу и говорит, что он без Вани словно оглох и ослеп. Никакие беспилотники не заменят его чуйку, умение видеть и слышать, а тем более таскать «языков». У него целый взвод разведки, но выбыл Ванечка, и разведчики как-то сникли, будто стержень вынули. С надеждой говорит, что надеется на его выздоровление к наступлению. А что оно будет, это наступление, никто не сомневается.

Переглядываемся с Витей и как бы ненавязчиво предлагаем командиру: а может, мы сгодимся? Ну всего-то ночку и побродим, тряхнём стариной, фору молодым дадим. Командир отмахивается: да ну вас, не до шуток, вы своим скрипом всю округу на уши поднимете.

Его все зовут Ванечка. Не Ваня, не Иван, а Ванечка — знак высшего качества, а его ещё заслужить надо. Мобилизация — это лишь способ комплектования, а отнюдь не категория качества.

3

Всё раздумывал: рассказать об этом или не стоит. Ведь армия — это не махновская вольница, не ватага вольных стрелков, поэтому «поход за скальпами», пожалуй, исключение из правил. Не называю пока подразделение, позывные и имена этих людей — в следующий свой приезд испрошу их согласия, а пока то, что счёл возможным. Да и то благодаря нашим казённым пропагандистам, которые вещают о подбитых танках и самолётах, БПЛА и уничтоженных опорниках. Результат налицо: многомесячные топтания в Марьинке и Авдеевке, по всей ЛБС от Кременной до Сватово и дальше к самой границе.

Итак, натура: лес — высоченный и густой сосняк с подростом и полчищами комарья и гнуса — ну, чисто укропы! За опушкой — степь всхолмлённая, неровная, с балочками, по которым струятся речушки да малые протоки, болотца, тростник: пешим не пройти, не пробраться, не то, что на технике.

Место действия: позиционные бои малой интенсивности где-то за Кременной. Вээсушники на маковках холмов расположились. Вроде бы так себе холмики, прыщики, пупырышки, да только видать с них даль безбрежную. В общем, расслабились гайдамаки.