«Контрас» на глиняных ногах

Белосельцев уселся в машину, затолкал под ноги «галиль», положил на колени гранату. Хотел заслониться от радиации, исходящей от свинцовых пуль. Уравновесить давившую на него тяжесть латунной горы. И ему показалось, что в небе, среди хвойных сосновых вершин и серых дождливых туч, мелькнуло ее любимое, с веселыми бровями лицо, счастливые глаза с зелеными точками, отражавшими зеленую землю. Она летела к нему, несла благую весть, связанную с их непременным близким свиданием, когда в новогодних снегах, перед картонкой с елочными игрушками, наряжают вдвоем душистое пахучее дерево. Этот ворох дутого блестящего стекла, петухов, шаров, балерин уравновешивал тяжесть пуль, давление мирового оружия. Она, его милая, сохранила равновесие мира. Наряжала елку. Вешала на хвойную веточку стеклянного петуха.

Они услышали трескучий налетающий рокот. Из-за вершин низко, с металлическим звоном винтов вынеслась темно-зеленая «рама». Громогласно, оставляя шлейф копоти, прошла над дорогой и взмыла. Почти пропадая в тучах, сделала в небе лихой кувырок, блеснула стеклом кабины. Это красавец-летчик, отправляясь в полет, послал жене воздушный поцелуй, написал в небесах ее монограмму.

Они катили по песчаной дороге в дюнах, в низкорослых пушистых соснах. Этот волнистый ландшафт, мягко-зеленый, с проседями песка, нежно розовыми лишайниками и мхами, напомнил Белосельцеву псковские леса, где когда-то было ему чудесно.

– Здесь на прошлой неделе наши попали в засаду. Грузовик сгорел, и двое солдат погибли. – Джонсон, вцепившись в руль, вильнул мимо тяжелого обугленного остова, уродливо застрявшего в соснах. Инстинктивно прибавил скорость, словно уклонялся от выстрела. Две другие «Тойоты» повторили этот нервный маневр. И не было больше иллюзии, не было сходства с псковскими лесами. Белосельцев подтянул за ствол лежащий в ногах «галиль», поправил на коленях гранату. Следил за густым мелколесьем, высматривая вороненый отсвет.

– Сесар! – Белосельцев оглянулся, увидел, как тот на заднем сиденье откинулся, расставил колени, держа между ними автомат, легонько, за ствол, готовый вырвать его наверх, бить в упор сквозь стекло. – Сесар, я подумал, как много за эти дни я доставил тебе хлопот. Вот опять сорвал тебя с места. Ты подвергаешь себя неудобствам. Поверь, я очень тебе благодарен. Я твой должник.

– Это я твой должник, Виктор, – мягко улыбнулся Сесар. – Ты привез меня к жене. Когда бы я увидел Росалию! К тому же ты и сам оставил свой мирный дом, приехал сюда, где стреляют. Подвергаешь себя тому, что ты называешь неудобствами. Поверь, я это очень ценю. Мы все это ценим.

– Вот здесь в прошлом месяце была засада. – Джонсон кивнул на обочину, где что-то темнело, то ли сальная ветошь, то ли обгорелый куст. – Здесь погиб советский инженер. Его расстреляла базука.

Белосельцев, свернув до боли шею, смотрел, как исчезает темное пятно на обочине. На этом месте погиб его коллега, разведчик, посланный Центром с той же целью, с какой едет теперь он сам. Не добрался до цели, погиб при исполнении долга. Его тело, переправленное через океан, покоится под мраморной плитой на Ваганьковском, и никто из прохожих не узнает, как и за что он погиб, проходя мимо черного камня с красным букетом цветов. Белосельцев чувствовал смятение, боль. Казалось, кто-то бесплотный вскочил с обочины, гонится вслед. Силится обьяснить, рассказать, от чего-то предостеречь и спасти. Они давно уже катили по песчаным ухабам и яминам, а влажный туманный воздух все рябила чья-то прозрачная бессловесная тень.

Сесар пружинно колыхался на сиденье, что-то напевал вполголоса. Две машины, канареечная и голубая, неслись следом за их зеленой. Белосельцев усмехнулся. Перефразируя Блока, продекламировал про себя: «Тойоты» шли привычной линией, подрагивали и скрипели. Молчали желтые и синие, в зеленой плакали и пели».

– Тронкера!.. Полпути позади!.. – сказал Джонсон, сбавляя скорость. – Отсюда свернем и пойдем к болотам, где идет операция у базы Севен бенк. – Он въезжал в поселок, где стояли военные грузовики, были растянуты походные палатки, торчал покосившийся дощатый сарай с бумажным плакатом – солдат-сандинист стреляет из «калашникова».

Джонсон исчез в помещении с каким-то пакетом. Белосельцев и Сесар пили пепси, теплую и пенистую, когда Джонсон снова вернулся.

– Виктор, там есть пленный «мискито». Пастор. Его взяли во вчерашнем бою. Хотите, можете на него посмотреть.