«Контрас» на глиняных ногах

Они мчались по шоссе к океану, удаляясь от перламутровой горы, напоминавшей увеличенную до небес «Венеру» Боттичелли – обнаженную красавицу, стоящую на морской раковине. Белосельцев удивлялся: вчерашний жестокий бой, его страсти и страхи не исчезли, но отодвинулись вглубь, повинуясь загадочному масштабу переживаний. Уменьшились, перенеслись по загадочной перспективе на дальний план бытия, заслоненные чудесной ночью и ослепительным утром, которые вывели вперед давние, юные, казалось, исчезнувшие мгновения счастья.

Белосельцев и Валентина устроились на заднем сиденье. На переднем, рядом со шляпой Сесара, находились корзина с провизией, фотокамера и несобранный, разделенный на легкие трубки сачок. «Марипосы», – усмехался Сесар, когда во время их путешествия видел тоскующий, жадный взгляд Белосельцева, провожающего какую-нибудь лазурную морфиду, пролетающую над орудийной установкой.

Мчались, дурачились – главным образом Валентина и Сесар.

– Переведи ему, – просила она, – Сесар, я заметила, никарагуанские мужчины как-то особенно грациозно водят машины, носят элегантные шляпы и неподражаемо пьют из чашечек кофе.

Сесар морщил в улыбке губы:

– Виктор, переведи… Мы, никарагуанские мужчины, останавливаем машины, снимаем шляпы и перестаем пить кофе, когда видим таких очаровательных женщин, как вы.

Она смеялась, продолжала теребить Сесара:

– Переведи… Здесь, в Никарагуа, я видела сандинистские митинги, военные парады и церковные службы. Но не видела свадеб. Что такое «брак по-сандинистски»?

– Виктор, будь любезен, переведи… «Брак по-сандинистски» – это когда мужа и жену разделяют Кордильеры, они избегают сентиментальных уверений, таких как: «Люблю тебя, моя радость!» Или: «Не могу дня без тебя прожить, моя прелесть!» Вместо этого говорят друг другу при встрече: «Контрас» не пройдут!»

Это казалось ей смешным, остроумным. Смеялась, хватала Белосельцева за руку, приглашала его смеяться.

Они свернули с шоссе и покатили по гравию, по узкой дороге в холмах, пока не подъехали к воротам, на которых висели плети вьющихся алых роз и красовалась надпись: «Эль-Велеро». Вышел охранник. Сесар уплатил деньги, и их впустили в горячий солнечный сад, сквозь который дохнул синевой океан, зашелестел, закипел белой пеной. Они катили вдоль чистых песков, у самого прибоя, и Белосельцев видел, как устремилась она к океану, как радостно сощурились ее глаза. Загнали машину в розоватую древесную тень, заглушили мотор, и иные звуки – ветра, листвы, перелетающих птиц и тяжелого, ахающего и опадающего плеска – окружили их. Из кроны дерева на капот упал бронзовый жук, лежал, хватая лапками воздух, перевернулся и побежал, чуть постукивая по железу.

– Купаться! – сказала она. – Вы вперед, а я надену купальник.

Сесар разделся, ушел к океану, темноволосый, со связками могучих мускулов, косолапо ступая, пробегая кварцевый раскаленный песок. С разбегу обрушился в воду, утонув в шипящем белом рулоне. Белосельцев – за ним, по цепким колючим травам, по жгучему, нестерпимому противню, проминая сыпучие лунки, из которых било в пятки стеклянное пламя. Поскорей к влажной прибрежной черте, к мелкой отступающей воде, брызгая, чувствуя лицом огромное, налетающее, голубое, а спиной – ее гибкую, под деревом, белизну. Упал в пену, в шум, в грохот донных кипящих водоворотов, в звон стремительных струй, пропуская над собой ахающую зеленую громаду волны, сбрасывая ее, как огромную шубу, с плеч. Стоял на откате, счастливый, ослепленный, слизывая с губ соль, отводя с глаз волосы. Рядом Сесар фыркал, шлепал себя по курчавой груди, бычил голову навстречу новой волне.

– Сесар. – Белосельцев нырнул под острый треугольник волны, оглядываясь на ее отлетающую рваную плоскость в пузырях растерзанной пены, подплыл к Сесару, к его усатому фыркающему лицу. – Ты, ей-богу, похож на черного кита, дующего в свой китовый ус. – И ловко, ладонью, пустил в него водяную струю, слыша, как твердо она разбилась о его бронзовый лоб, оставляя солнечную водяную брошку света.

– А ты, Виктор, похож на белого кита, у которого усы срезаны бритвой «Жилетт». – Белосельцев получил в ответ такую порцию соли и блеска, что задохнулся. Нырнул, отплывая подальше, перевертываясь, кувыркаясь, смеясь под водой и снова захлебываясь. Посмотрел на берег и увидел, что она идет к океану.