«Контрас» на глиняных ногах

Она была в купальнике почти телесного цвета. Щурясь сквозь падающие капли, он видел ее не только глазами, но и губами, руками, грудью. Чувствовал ее своим холодным мокрым телом как горячую, излучающую жар отливку. Она пробежала, выбрасывая ступнями белые фонтанчики песка, оставляя цепочку следов. Налетела с криком на брызги, мгновенно опустилась, накрытая белым клубком. Поднялась и стала как из стекла. Блестела плечами, бедрами, упавшими на лицо волосами. Купальник ее казался прозрачным, не скрывал наготы, и она снова кинулась в зеленую пасть волны. Пронырнула и выскользнула, поплыла от берега, сильно подымая над головой белые треугольники локтей, скрываясь за новым, закипавшим перед ней бугром. Белосельцев поплыл за ней. Не видел ее среди брызг, но знал, что движется по ее следу. Его тело занимает в воде то место, где только что плыла она. Губами, закрытыми веками, невидящей, погруженной под воду головой он ловил звучание, тепловое свечение, плотное волнение, оставляемое ею в океане. Радостно подумал: должно быть, вот так рыбы находят друг друга.

Поднял лицо. Она не плыла, смотрела на него близко, улыбалась, ладонью отвела нависшую прядь. Он нырнул, открыл под водой глаза и сквозь соляной ожог увидел приближающийся оранжевый свет. Протянул руки, и быстрое, гибкое тело скользнуло, вырвалось из его объятий. В буруне выскочил, задыхаясь, успев услышать ее испуганный возглас:

– Ты с ума сошел!..

Приблизился, тронул ее мокрое, выступившее из воды плечо. Поцеловал и легко соскользнул вниз, ушел в глубину, охватив, огладив всю ее гибкую, колеблемую длину, видя исходящие от ее ног лучи и лопасти солнца. И пока хватало дыхания, обнимал, касался губами этих подводных лучей, зеленоватых водяных завитков вокруг ее живота.

– Ты безумный!.. Нас Сесар увидит!..

– Поплыли подальше от берега!..

Они отплыли далеко, так что бегущие один за другим круглые валы скрывали побережье. И здесь, среди водяных перекатов, плавало дерево с отломленным, расщепленным корнем, черными, отсырелыми суками и обильной, сочно пахнущей листвой. Видно, недавний ураган вырвал это дерево из прибрежного грунта, поднял вихрем на воздух и кинул далеко в океан. Теперь оно качалось в волнах, длинные, глянцевитые листья пахли душным, сладким эфиром. Они поднырнули под дерево и всплыли среди веток, накрытые мокрой листвой, прилипшей к их плечам и лицам.

– Мы с тобой где? В лесу? В океане? – смеялась она, сдувая с губ мокрый листок, щурясь от плеснувшей сквозь зелень пригоршни брызг.

Он обнял ее, и она, отпуская ветку, вместе с ним медленно погрузилась в зелено-белую глубину. Прижимая ее к себе, теряя вес, перевертываясь вместе с ней в невесомости, увидел высоко над собой солнечную играющую поверхность, туманную, окруженную лучами тень дерева. Вынырнули, вновь попали в листву, в запахи коры и древесной жизни среди хлюпанья и сверкания океана.

– Мы с тобой птицы или рыбы? Живем на ветках или в море?

Они ухватились за ствол, утопили его. Чудилось, дерево вырастает из океана, а они плавают вокруг вершины, водят свои хороводы. Ветка накрыла ее, и он целовал ее и ветку, чувствуя ногами ее колеблемые ноги, а сквозь мокрые соленые листья – ее розовые дышащие губы.

– Что ты делаешь? – слабо противилась она. Он совлекал с ее плеча оранжевую бретельку, опускал купальник, видя близко у глаз мокрую, круглую, незагорелую грудь с розовым соском. Целовал, глотал соленую влагу. Опускал купальник до округлого живота, до светлого, как золотой завиток, лобка. – Боже, что ты делаешь… – Он сильно обнимал ее, прижимая грудью к стволу, пенил плечами воду, накрывал жаркой ладонью ее мокрые, лежащие на древесной коре пальцы.

Они лежали в океане, разделенные деревом, в колыхании волн, словно две рыбы, утомленные нерестилищем. Пропуская руку сквозь листву, он слабо касался ее. Вода лилась через них, тихо журчала, окатывала блеском. И ему казалось, у дерева есть глаза, дыхание, память, оно обнимает их своими зелеными объятиями, будет помнить о них.

Медленно, утомленно вернулись на берег. Лежали в изнеможении на мокром, утрамбованном прибоем, песке. Смотрели, как над белыми россыпями стекленеет горячий воздух. Сесар, похожий на мираж, открыл капот «Фиата», чем-то осторожно позвякивал. Время от времени волна доставала их, охватывала ослабевшими прозрачными языками, охлаждала. Обломком ракушки она выводила ему на песке:

– Вот посмотри, где мой дом в Москве. – Она надрезала лезвием ракушки плотный песок. – Вот они, Люблинские пруды. Если пойти вдоль берега, то раньше здесь были заборы, палисадники, деревянные домики, кусты сирени, и стоял наш дом. На нем были резные ставни, выточенные еще моим прадедом. А вот здесь, – ракушка взрезала песок, и ее рука была в мельчайших разноцветных песчинках. Он чувствовал, как они высыхают, светлеют, искрятся разноцветными лучиками, – если перейти железную дорогу, то начинаются поля, пойма Москвы-реки. Когда была маленькая, вечно увязывалась за взрослыми девочками, ходила с ними в поля, смотрела на Коломенское, на пароходики, на поезда…