— Овечка тупорылая. Название какое? РПР–3. Создан творческим гением… Три механизма независимо друг от друга. Ты дуплетом выстрел слышала, а их не два, а три. Иногда в два сливаются, а иногда и в один. Твой прибор опробован пятьсот шестьдесят семь раз, и каждый раз все три курка сработали. Не веришь — вправе вызвать инструктора и конструктора. В твоем присутствии сколько хочешь раз опыт повторят.
— А твой прибор тоже испытывали?
— Шестьсот сорок один раз. Был один отказ. Два курка сработали, один отказал. А мне они все три и не нужны. Мне одного вполне хватит.
— И прыгала?
— Прыгала. Завтра вместе начнем. Только смотри, главное в нашем деле не хлюздить.
С детства Жар-птица правило усвоила: только хлюздить не надо. В высших кругах девочка выросла. Папа у Насти был командиром о многих ромбах. Так вот соберутся друзья папочкины, надерутся коньячища и на язык непонятный переходят: «Молодец, Андрей Константинович, перед самим Тухачевским не хлюздишь».
Откуда у больших начальников термины не армейские, понять Насте Жар-птице не дано. Спросила в школе у учительницы, у Анны Ивановны, что это за слово такое. Анна Ивановна, интеллигентная такая женщина, брови удивленно вскинула, возмутилась. «Ах, Настенька-отличница, всей школы гордость, а вещей таких простых не знаешь. Придет время — зачалишься в кичман, простите, — в тюрягу, загремишь по зонам котелками, а языка человеческого не понимаешь. Хлюздить — бояться. Это старая феня, но как же познавать ребенку новое, если он старого не знает. И запомни, девочка, хлюздить в этом мире незачем».
Затянулась Анна Ивановна беломориной, глянула в даль поднебесную и добавила: «Лучше не хлюздить».
Бросали с четырех.
Внизу море сверкает миллионом зеркал. Коса песчаная за горизонт пролегла. Установили курки на совсем короткое замедление.
Холованов сам в кабине. Самолет у него — Р-5. Белый шарф шелка парашютного по ветру шлейфом. Поднял на четыре тысячи. Улыбнулся.
— А ну, девоньки, на плоскости выбирайтесь. И не хлюздить. Чуть что, руками отрывайтесь.
Это и так ясно. Не первый раз инструкцию повторяют.
Выбрались на плоскости. Настя — на левую. Катька — на правую.
— Готовы?
— Готовы.
— Подождите малость. Так. Пошли.
Скользнули обе с крыльев. Провалились в небо.
Снова бросили с четырех. На автоматическое раскрытие теперь на трех. Летят.
Переполнило Настю ветром, как парус корабельный. Страшно Насте. За кольцо хватается. Оно и не кольцо вовсе. Просто называется так — кольцо. На самом деле — рамка металлическая. С тросиком. Руки в стороны положено. А Настя нет-нет да кольцо потрогает. Тут ли оно? Оно тут. Целую вечность летели.
Настя уже и не надеялась, что прибор, созданный творческим гением советских людей… а он как стрельнет! Вырвало хрустящий купол из ранца, разнесло над головой, и хлопнул он, воздухом переполнившись. Осмотрела Настя купол: хорошо наполнен. На стропах ни перехлестов, ни переплетения, ни скручивания. Теперь осмотреться: нет ли вероятности в чужой купол ногами влететь? Нет такой вероятности. Развернулась на стропах вокруг: нет ли опасности столкновения? И такой опасности нет. Катька рядом летит, хохочет:
— Завтра на двух тысячах раскрываться будем.
Раскрылись на двух тысячах. Обе рядышком.
Строг Холованов: не торопитесь. Успех закреплять надо. Десять прыжков с раскрытием на двух тысячах. Потом понемногу и ниже раскрываться будем. За компанию и Холованов с ними третьим иногда прыгает.
Вечерами после прыжков на песчаной косе жгут костер. До самого неба.
Выбрасывает море чурки, сучья, бревна. Годами на берегах эти бревнышки и чурочки лежат. Сохнут. А потом попадают в костер сборной Союза. Говорят, что йодом чурки пахнут. Говорят — солью. Еще чем-то пахнут, говорят. Что бы ни говорили, а костер пахнет морем. И Настя у костра. И вся команда тут. Песни до зари:
А потом:
Еще пели песни свои, особые, десантные:
К утру ближе пошли непристойные. Катька — самая первая. Такие песни запевала, что вся сборная хохотом чаек пугала. И танцевали до рассвета.
Бросили с четырех с раскрытием на двух.
Хлопнул купол, и зависла Настя над морем. А у Катьки не хлопнул. Мимо скользнула Катька и вниз, вниз, вниз. В точечку превращаясь. Чем Настя помочь может? Парашют раскрыт, и никак на нем Катьку не догнать. Катьке только криком и помочь можно. И кричит Настя:
— Рви! Катька! Рви! Кольцо рви!
На земле Катька смеется. И Холованов смеется. И вся сборная смеется. Катька уже тренированная. Ей прибор не на два километра взвели, а на двести метров. Чтоб Настю пугануть.
Настя уж думала, что Катька разбилась.
Смеются все. Одна Настя в себя прийти не может. Сердце не железное.