Контролер

– Минутку, – и мы, все трое, остановились, – пару слов напоследок, вы меня слушаете?

– Да, конечно.

– Не знаю, где это вас так научили держаться на допросах, но обязательно узнаю, – Не хотелось бы. Даже не хочется думать, что будет, если у него это получится. – Я, вообще, собираюсь очень подробно изучить вашу биографию. А пока добрый совет: осознайте, наконец, что проиграли, и начинайте сотрудничать. – Я лишний раз зауважал этого Сотника за то, что он не начал ездить мне по ушам на тему, что мой подельник уже раскололся до задницы и валяет одно чистосердечное за другим. – До встречи, задумайтесь над сказанным.

– Обязательно. Всего вам доброго, – и, не снимая с лица улыбки, я двинулся на выход походкой победителя. Так и шел, скалясь, до самой камеры.

Я уселся на шконку лицом к стене и с силой провел ладонями по физиономии, пытаясь вернуть ей нормальный вид. Получилось не очень здорово, от всего этого натужного веселья у меня свело лицевые мышцы, так что возникла реальная возможность прожить остаток жизни «человеком, который смеется 2009».

Серьезный парень этот Сотник и, как посмотрю, не только дровосек, но и землекоп. Если так пойдет и дальше, нароет он обо мне много всякого и разного. Так что, если в ближайшее время не случиться чуда, придется... А что, собственно говоря, придется? Сам не знаю.

Ладно, побренчали нервами и довольно. Все равно я победил, при всех раскладах победил. Вот только как бы теперь избежать приза за эту самую победу.

* * *

Ничто так не укрепляет здоровье, как пешие прогулки по зимнему лесу. Беда в том, что зима в России в последнее время все больше и больше напоминает крымскую, то есть никакого мороза со снегом, зато много дождей и грязи.

Генерал поднялся на невысокий пригорок и остановился, переводя дыхание. С недавнего времени он старался больше двигаться, опять начал делать по утрам зарядку и даже подумывал о приобретении абонемента в бассейн. Еще одна, сто двадцать первая попытка начать новую жизнь. Предыдущие сто двадцать закончились одинаково: наваливалась работа и забирала все время и силы без остатка.

Орлиным взором оглядел раскинувшийся в низине дачный поселок и полез в карман за сигаретами. Чертыхнулся и одернул руку, новая жизнь предполагала ограничение в куреве, не больше пачки в сутки. Пнул обутой в резиновый сапог ногой ветку и, подняв воротник куртки, остался стоять, где стоял.

– Привет, Витальевич, – негромко сказал он, не оборачиваясь.

– Здорово, – тот подошел и встал рядом.

Минуту-другую постояли молча. Юрий, он же, Витальевич, он же, Сова, закурил. Генерал плюнул и присоединился.

– Старею, – грустно проговорил подошедший.

– Точно, – согласился собеседник.

– Услышал, как я подбираюсь, а, Михалыч?

– Нет, – рассмеялся тот, – я тебя просто вычислил.

– Значит, все-таки старею, – посмотрел вниз на поселок, – ни фига не Рублевка.

– Не «Никольские озера» и даже не «Золотые пески».

– Бедно живете, ваше превосходительство.

– Пудрю мозги общественности. Видел бы ты мое шале в Куршавеле.

– И замок в Нормандии, – подхватил собеседник.

– И его тоже.

– Богатые люди – особые люди. Ты хоть знаешь, какие хибары у твоих?..

– Все я знаю, Юрка, – генерал поскучнел лицом, бросил сигарету на землю и растер, – вон тот дом, видишь? – и показал рукой. – Справа от него через два двора – мой личный Куршавель и Нормандия в одном флаконе. Семь соток, электробатареи, баня, сортир во дворе. Смотри и завидуй.

– Сейчас зарыдаю.

– Грубый ты, Витальевич.

– Это точно. И ни хера не женственный. Зачем звал, боярин?

– Есть предложение по твоим пацанам.

– Слушаю.

– Вам предлагается...

– Сделка?

– Не перебивай. Хорошо, пусть будет сделка. Они получат на полную катушку, но только по статье триста тридцать уголовно-процессуального кодекса.

– Что за статья?

– Самоуправство, то есть самовольное совершение действий, правомерность которых оспаривается... Черт, дальше не помню.

– Теперь я вспомнил, это наказывается штрафом.

– Верно или, максимум, арестом от трех до шести месяцев...

– Которые они проведут в следственном изоляторе.

– Прекрати, наконец, перебивать!

– Извини.

– В их случае до пяти лет лишения свободы.

– С какой радости?

– С такой, потому что совершено то же деяние, но с применением насилия.

– Хреново.

– Но, – генерал сделал паузу, – в мае ожидается амнистия по случаю годовщины Победы. У твоих мальцов, надеюсь, боевые награды имеются?

– Обязательно.

– Значит, подпадут под нее.

– А если не подпадут?

– Должны.

– Все, что нам должны, давно прощено и забыто. Не пойдет, Михалыч.

– А как пойдет?

– Первая часть триста тридцатой или снятие всех обвинений.

– Наглый ты, – генерал тяжко вздохнул.

– Точно, наглый, – согласился собеседник, – с вами иначе нельзя. Ладно, я пошел.

– Пока, – генерал протянул руку, – а, знаешь, Витальевич, я ведь увольняюсь.

– Выгоняют?

– Сам.

– Когда?

– С твоими орлами разберусь и сразу подам рапорт.

– Твердо решил?

– Тверже некуда.

Глава 21