Контролер (ПВ-3)

Последовательно посетив приморские города этой республики, везде мы видели примерно одно и то же. Страна только начинала жить. Только-только оправлялась от последствий сначала империалистической, а потом гражданской войны. Мое внезапное желание внести рацпредложения по курортам, вылившееся в новое задание оказалось вполне своевременным. Потому товарищ Сталин и уцепился за него. Быт постепенно приходил в норму. Первая пятилетка дала хорошие плоды и вселила некую уверенность как в руководство, так и в обычных людей, что жизнь налаживается. И желание после тяжелого труда отдохнуть — вполне естественное для любого человека — является продолжением этого курса.

Где-то люди уже сами начинали создавать артели по типу самостийных гостиных домов с комплексом услуг — сдача комнат с питанием и рассказами о местных красотах. Где-то и власти суетились, от чего начинали строиться гостиницы для приезжих и проводились работы по облагораживанию прибрежной полосы для отдыха. Особенно это было заметно в крупных портовых городах.

Я шел вдоль берега Одессы, с интересом оглядывая самые натуральные автобусы для туристов. От транспорта будущего их отличал вытянутый нос, как у грузовиков, да типичная для современной автомобильной моды угловатость. А так — автобус как автобус. Просторный кузов и ряд сидений в нем. Ну еще дверь не автоматически открывается, а как у легковых машин.

Налюбовавшись видами строящейся набережной, я отправился обратно в гостиницу. Вот только забыл, что портовые города отличаются еще одним неизменным атрибутом.

Внезапно мне показалось, что кто-то задел мое пальто. Рефлекторно дотронувшись до того места, я ничего не почувствовал. Недоуменно оглянувшись, я увидел забегающего за угол мальца. И только тут до меня дошло, что в месте, что я ощупывал, у меня карман, в котором лежала двадцатка. Да меня наглым образом обворовали!

— Стой, гаденыш! — тут же сорвался я с места.

Глава 24

Октябрь — ноябрь 1931 года

Поворот, широкая улица сменяется узким проулком. Еще поворот. Пересекаю небольшой дворик вслед за сорванцом, попутно стараясь запомнить весь наш путь. А то заплутать в незнакомом городе раз плюнуть. Новый поворот и наконец я сумел ухватить засранца за ухо.

— Ай-яй-яй! — завопил он от боли. — Пусти! Пусти, кому говорю, а то хуже будет!

Ничего себе, он мне еще и угрожает! Отвечать я не стал, лишь сильнее сжал пальцы, которыми схватил ухо мальца, вызвав у него новый вопль боли, а другой рукой ловко обшарил его карманы. Есть, нашел.

— Не хорошо чужое брать, — чуть ослабив хватку, сказал я ему.

— А вы докажите, что это ваше, — ощерился он.

Из глаз мальца текли слезы от боли, но губы зло поджаты, а в глазах — злоба и затаенная обида.

— Отпустите, а то хуже будет, — снова повторил он.

— И что ты мне сделаешь? — хмыкнул я, не торопясь выполнять его требование.

— Люди, убивают! — внезапно заорал он во всю мочь своих легких. — СПАСИТЕ! А-А-А!!!

Я чуть не оглох от его крика.

Мы находились в небольшом дворике, окруженным двух этажными домами с кучей деревьев. Сейчас по осеннему времени листва с них облетела, но вот летом тут должно быть очень красиво и уютно. После крика мальца из ближайшего окна высунулась какая-то женщина. Голые ветви деревьев позволили ей увидеть картину, как молодой парень держит за ухо ребенка, а тот верещит дурным голосом. Что сделает нормальный и ответственный человек? Правильно, встанет на защиту слабого. Не удивительно, что я тут же услышал много не лестных слов о себе, приправленных неповторимым одесским говором.

Тут и из других окон стали выглядывать и присоединяться к негодованию женщины. Малец чуть затих, услышав, как бросились люди вокруг на его защиту, но иногда показательно вскрикивал, словно я все еще кручу ему уши.

— Товарищи, этот ребенок, которого вы так яростно защищаете — вор! — постарался я перебить разнесшийся по двору гвалт жителей.

Для убедительности и придания веса своим словам, я достал свободной рукой свое удостоверение члена ЦКК и, не открывая его, поднял над головой. Издалека его вполне можно принять за корочку милиционера или вообще сотрудника ОГПУ. Ну или члена партии, что тоже весьма весомо. Одесситы слегка убавили обвинительный тон, что очень не понравилось мальцу.

— Да врет он все! — запищал он. — Не вор я! Товарищи, вы чего? Да он же насильник!

— Ну все, — сжал я зубы, — мне надоело. Товарищи! — крикнул я погромче, чтобы привлечь внимание. — Вызывайте милицию, пускай они разбираются — кто из нас прав.

— Правильно!

— Вот это дело!

— Таки я вас умоляю, ну что могут эти поцы?

Со всех сторон стали раздаваться в основном одобрительные возгласы, изредка перемежаемые чьим-то брюзжанием. А вот малец затих, а после как-то обреченно обмяк.