Контрольное измерение

Большой костер на берегу, который развел Вешняк, и совершенно незнакомые, но удивительно красивые песни, что пела Аня, аккомпанируя себе на гитаре.

Теплые мягкие губы Карины, и ее медленные, нестерпимо сладкие ласки.

Крепкий вкус испанского вина херес, которое они с Дитцем пили прямо из горлышка, передавая друг другу бутылку.

Мощную фигуру Малышева, уносящего Аню на руках к Дому.

Валерку Стихаря, настойчиво пытающегося обучить музыкантов словам и музыке знаменитой «Мурки»…

Ночевать почти все остались на берегу.

Кажется, именно друг Хельмут заявил, что негоже, закаленному в боях и походах солдату привыкать к мягкой перине и теплому одеялу. Настоящий солдат спит там, где застает его ночь. Конечно, палку не будем перегибать, и обойдемся, пожалуй, без рытья окопа и устройства блиндажа, но выставить часовых никогда не помешает. Особенно здесь, на чужой планете. Так и быть, на этот раз часовыми могут послужить и официанты. Они все равно существа искусственные и вполне могут обойтись без сна. То, что солдаты из них, как из дерьма пуля, не подлежит ни малейшему сомнению, но лучше они, чем совсем никого, — не бля… простите, наших прекрасных дам же на часы ставить! Он, Дитц, прекрасно понимает, что ни он сам, ни вверенный ему личный состав, а также товарищ лейтенант Александр Велга караульную службу в настоящий момент нести не могут по объективным причинам, а посему слушай приказ: официантам вооружиться шампурами, не спать и оставаться на посту вплоть до его, обер-лейтенанта Дитца, пробуждения. Людям же пусть немедленно принесут их личное оружие. Так, на всякий случай. Чтобы спокойнее спалось. Все. Выполнять.

* * *

Утро четвертого дня (на третий день отряд, конечно, ни на какие экскурсии не отправился, а продолжил заниматься тем же, чем занимался в первый и второй) застало рядового Стихаря в кустах.

С отвращением разлепив глаза, он перевернулся на живот и сделал попытку выползти на более менее свободное пространство. Попытка удалась, и Валерка, дрожа всем телом поднялся на ноги.

Допился, разведка, подумал он, ощущая с каким отвратительным скрипом, ворочаются в чугунной голове мысли, до дома не дошел — в кустах свалился. Все. Амба. Пора завязывать. Так, где это я… Ага, дорога впереди, а вон и Дом сквозь ветви просвечивает. Надо же, совсем чуть-чуть не дошёл. Но чуть-чуть у нас не считается. У нас считается только все и до конца. Ладно, пойдем тихонечко. Шажок, другой… вот и молодец. Ох, что же вчера было-то? Не помню ни хрена. Ладно, шут с ним, перемелется. А перемелется, и мука будет. Из муки пирогов напечем, за стол сядем, гулять бу… Не-не-не! Отставить гулять. А что тогда? Как что? Старый, веками проверенный способ. Баня и баба. Интересно, можно ли организовать в Доме баню? И куда я вчера дел свою бабу? Ладно, отыщется, не иголка. А вот и Дом. Интересно, где наши? Так, принимаем вид по возможности бодрый и независимый, потому как, если я вчера чего не того учудил, то все одно найдется, кому мне об этом подробно рассказать…

В своих душевных и физических страданиях Валерка оказался не одинок. Отряд являл собой жалкое зрелище, о чем ему, отряду, и было прямо заявлено единственным, чувствующим себя адекватно человеком, Аней Громовой.

— Мужчины… — подбоченившись, снисходительно-презрительно усмехалась она краем рта (все, видимо подчиняясь неведомому инстинкту, собрались в обеденной зале). — Солдаты. Защитники. Спасители человечеств и рас. Космопроходцы. Рыцари, я бы сказала, без страха и, уж тем более, упрёка. Вы в зеркало на себя глядели, рыцари?

«Рыцари» отводили глаза и бормотали под нос нечто маловразумительное.

— К-хм… — кашлянул в кулак Малышев. — Сейчас бы баньку истопить…

— Ты, Миша, прямо мысли читаешь, — немедленно поддержал таёжника Валерка. — Где наш Арнольд, интересно, и Ганс Иванович заодно? Спросить надо, есть ли тут баня, а то ведь помрем во цвете лет.

— Баня? — переспросил Майер. — Это что?

— Ну ты даешь, Руди, — сказал Шнайдер. — Столько в России провоевал и не знаешь. Баня — это исконно русская забава. Очень рискованная. Нам, немцам, не выдержать. Судя по тому, что я о ней слышал…

— Ты, Курт, — перебил его хмурый Вешняк, — одну исконно русскую забаву уже выдержал. Значит, выдержишь и баню. Сам потом спасибо скажешь.

— Одну — это какую? — заинтересовался Карл Хейниц.

— Пить три дня без просыху. И безобразничать всяко.

— Ну-у… — разочарованно протянул Шнайдер. — Нашли, тоже мне, исконно русскую. Она такая же русская, как и немецкая.

Начавшийся, было, интересный разговор прервало появление Альберта и Ганса Ивановича. У них немедленно поинтересовались наличием в вверенном заведении бани с настоящей русской парной и, получив ответ, что таковая, конечно же, имеется и полностью готова, выразили желание немедленно воспользоваться.

Глава шестая