Контрреволюция и бунт (ЛП)

Концепция пролетарской литературы — революционной литературы остается под вопросом, даже если она освобождена от «настройки» на преобладающие эмоции и, вместо этого, связана с самым передовым сознанием рабочего класса. Это было бы политическим сознанием, распространенным только среди меньшинства рабочего класса. Если бы искусство и литература отражали такое передовое сознание, они должны были бы выражать реальные условия классовой борьбы и реальные перспективы свержения капиталистической системы. Но именно это жестокое политическое содержание препятствует их эстетической трансформации — поэтому очень веское возражение против «чистого искусства». Однако это содержание также препятствует менее чистому переводу в искусство, а именно переводу в конкретность повседневной жизни и практики. Лукойл на этом основании подверг критике репрезентативный рабочий роман того времени: персонажи этого романа разговаривают дома за обеденным столом на том же языке, что и делегат на партийном собрании.

Революционная литература, в которой рабочий класс является субъектом-объектом и которая является историческим наследником, определенным отрицанием «буржуазной» литературы, остается делом будущего.

Но то, что справедливо для понятия революционного искусства в отношении рабочего класса в развитых капиталистических странах, не относится к положению расовых меньшинств в этих странах и большинства в Третьем мире. Я уже упоминал о черной музыке; существует также черная литература, особенно поэзия, которую вполне можно назвать революционной: она дает голос тотальному бунту, который находит выражение в эстетической форме. Это не «классовая» литература, и ее конкретное содержание в то же время универсально: то, что поставлено на карту в конкретной ситуации угнетенного расового меньшинства, является самой общей из всех потребностей, а именно, само существование индивида и его группы как человеческих существ. Самое экстремальное политическое содержание не отталкивает традиционные формы.

Заключение