Контрудар

Что ж, гудят наши Бурундуки. Гудит вся тайга — урожай! Где мы с Вами, бывало, брали по десять центнеров, там я намолачиваю все тридцать. Во! Да, жатва что надобно. Только вот спозаранку нагрянула дождина. На то и тайга. Решил: самое время сменить штурвал комбайна на самописку. Павла моя хоть и ерошливая, а ходит по заимке на дыбочках, как наш брат, бывало, хаживал через минные поля… В горячую пору она со мной на агрегате. Сами знаете: нет надежнее фамильного экипажа. А голосочек моей Пашутки не забыли?

Как вспомню… Это аккурат у берлинской поскотины перестрели мы голосливую колонну. Шли девчата-доходяги, а нас встрели с песняком. Да каким! Сорвал я тогда с плеча свою веселую спутницу и давай строчить… А тут выныряет вперед шустренькая девчонка и пошла выкозыривать… Откудова что бралось, ведь доходная. Оказалось — подоляночка, из-под самой Вашей Жмеринки. С огоньком, с перчиком, с разорви-травой… Походная наша медицина и определила ее в санитарки.

Да, нынче, повторяю, хлеб выдался шибко плотный. А вот однажды… В то крутое-распрокрутое лето враз сбоку Монголии вступила несусветная сушь. Жгла поля, огороды, опаляла людей, охмуряла скотину. До жути осела вода и в колодцах. Однако наш труд не пропал даром — были мы с хлебушком. Были мы — и людей не забывали. Блюли все хлеборобские заповеди. Помню: нагрянул в отжинки ведущий товарищ из Борска. Душевно просил поболее продать хлеба сверх плана. Круто стало из-за той дьявольской суши в городах с краюхой. А мы что… Кабы то был прежний Макармакарыч — приверженец горловых аккордов, не душевных мелодий… Нет, не зря нагрянул в наши Бурундуки тот ведущий товарищ из Борска. Наши люди не огорчили его, напротив…

Вертается как-то моя подоляночка из конторы, веселая, бойкая, румяная, напевает вполголоса. Кладет на стол документ. У ней что на сердце, то и на карточке. Заглянул я в тот «диплом» — не верю глазам. Вот это да, привалило… Никак доведется ладить новые лари…

Знаете сами: живу на всем готовом у моей образцовой хозяйки. Достаток! В карманах ни полушки. Привык. А приучила меня к тому Пашутка. С первых же дней взялась круто. Круто и строго. Не дает шириться. Иное дело, отжинки, свадьбы, народный праздник. Одно слово, баба прижимистая. Характер!

В малых годках осталась она безо всякой опоры. Самой семь годков брякнуло, а при ней еще двое писклят. Выстояла. В оккупацию явился староста, мол, ей, с ее анкетой, самый раз поддержать «новый порядок». Не поддалась. Вот и погнали ее вместе с другими в Дойчланд. Там хлебнула аж до самых завязок. С избытком. Опять же через свой характер…

Так вот сунула она тот диплом за божницу и давай на пальцах прикидывать, что к чему. И категорически. Значит, надо привезти из Борска пианино Женьке, мне — столичный аккордеон. И тут же поясняет: «Аллегра модерата», а присох к своей ветхой двухрядке. Срамота!» Сразу же она прикинула: если ранее тот инструмент затягивал все двадцать центнеров борошна-крупчатки, то в ту пору лишь десять. Не более. А через что? Обратно же через ту строгую сушь, что враз и нежданно нагрянула сбоку Монголии…

Учтите: на душевное обращение товарища из Борска мы отозвались не хуже прочих наших механизаторов. Продали державе поверх всяких планов полных пять центнеров чистейшего «альбидума».

Вот покатили мы в район. Я за рулем, баба — в коляске. Таежный ветрище хиуз сечет что надо… Жму на газ, а соображаю: об чем думает Пашутка? Из-под тяжелого платка только и торчит кончик ее покрасневшего на стуже носа. «Вот напоследок трясусь я на этом шатком драндулете, а там и прокачусь с моим комбайнером словно председательша на новехоньком «ИЖе».

Сразу за бурундуковским бором пошли чистины. Любо-дорого смотреть. Озимя́ густо припорошило. Картина! Натуральная партитура, а по ней зеленые строчки, веселые рядочки. Обратно, вижу, быть тайге с хлебушком. Не покидал я Бурундуков годика два. Гляжу — и дух перешибает. Где торчали высоченные листвяки и кедрачи, вымахали каменные корпуса и дымят гвардейские трубы. Не Борск — сущая Москва!

Остались уже позади суконная фабрика, химкомбинат, мост через речку. Центр! А у булошной длинный хвостина вмиг сгрудился в шумную кучу. Я говорю хозяйке:

«Покудова провожусь с машиной, ступай послухай. Может, пока мы тряслись по тракту, наши и двинули в космос седьмого смельчака?»

Павла выбралась мигом из прицепа. Разделась — на ней кроме платка была еще собачья доха. Тряхнула плечиками. Пошла. Потом и я двинул к булошной. Слышу: застряла где-то хлебовозка. В очередях, известно, нет ни повестки дня, ни регламента, ни старших, ни младших. Чешут кто во что горазд. В тот раз не щадили колючим словом ни хлебозавод, ни автопарк. Как водится…