Боровой, сдерживая горячего коня, выехал перед развернутым строем бригады. Всадники обоих полков — Московского и Донецкого, — замерев по команде «смирно», приготовились слушать речь нового комиссара бригады. Многие его знали хорошо и не раз видели в боях 42-й дивизии.
Боровой поднял руку так же, как бывало в киевском подполье на бурных собраниях арсенальцев.
— Товарищи, — начал он, — вам, боевым орлам, славно громившим деникинские полчища, передаю большевистский привет от Девятого съезда партии. Владимир Ильич Ленин, обращаясь к нам, делегатам-фронтовикам, просил поздравить вас с победой и ждет от вас новых подвигов. Вы знаете, недавно, как раз в дни съезда, отмечался день рождения Ленина. Нашим лучшим подарком имениннику будет разгром Врангеля…
— Ура, ура! — зазвенело в рядах. — Слава Ленину!..
— Слава великому Ленину! — повторил Боровой и продолжал: — Съезд партии наметил грандиозную программу электрификации страны. Но чтоб ее выполнить, нужно скорее покончить с фронтами.
— Смерть Врангелю! — крикнул Дындик, и сотни громких голосов поддержали его.
— Так вот, товарищи, — заканчивал свой краткий призыв комиссар бригады, — помните, что бой за Перекоп — бой за окончание войны. Взятие Крыма — значит конец войне. У Врангеля танки, броневики. Подготовьтесь к этому, чтобы не было паники. Пленных не рубить, не раздевать. Коммунисты и сочувствующие, как всегда, впереди. И еще, друзья! Не забудем, из каких корней пошли мы в рост. Хоть обособились мы от сорок второй, но будем свято беречь традиции Шахтерской дивизии, а главная из них — один за всех и все за одного…
И снова вся бригада дружным «ура» покрыла слова Борового.
Полки тронулись. За селом повернули налево. По извилистой пыльной гати устремились эскадроны на юг, к Перекопу, оставляя слева от себя серебристые воды Сиваша.
Оба полка шли одной колонной. Закаленные в боях, наученные многому и собственными промахами и собственными удачами, спаянные фронтовой дружбой, движимые единой верой, высокой верой в правоту ленинского дела, отдохнувшие, полные боевого задора и молодых сил.
Алексей, обгоняя походную колонну бригады, любовался ее мощью и красотой. Пусть без роскошных ковров на пулеметных тачанках, пусть без трофейных генеральских шинелей на плечах кавалеристов они и выглядят менее экзотично, нежели поразившая его воображение колонна качановского полка, но он не сомневался — теперь оба полка бригады покажут врагу, что такое советская конница. Теперь, думал он, кавалерийская бригада, в которой выпало счастье служить и ему, это — колонна львов во главе со львом…
Алексей подъехал к комиссару бригады.
— Михаил Сергеевич, — начал он, — объясните мне одно. Вот Полтавчук с полка поднят на бригаду, Ромашка с эскадрона на полк…
— Тебе, Алексей, досадно, что тебя не сделали комиссаром бригады?
— Знал бы, товарищ Боровой, не стал бы и спрашивать. Услышал бы это от кого-нибудь другого, выругался бы крепко, по-фронтовому. А от вас этого не ожидал. Я рад за то, что правда победила и я вернулся в свой полк.
— Ну, так в чем же дело?
— Не буду говорить.
— Леша! — строго произнес Боровой.
— Двадцать один год я Алексей.
— А на двадцать втором становишься упрямым ослом.
Булат рассмеялся.
— Ну ладно, скажу. Вот всех выдвигают, а вас задвинули, с комиссара дивизии на бригаду. Почему это так? Чем вы провинились?
— Значит, ты, Леша, за меня обиделся. Это дело другое. Видишь ли, — улыбнулся широко Боровой, — партия идет сейчас на все, чтобы усилить ударный кулак — кавалерию. Вот я и подумал — товарищ Ворошилов сам командовал армиями, а когда понадобилось создать сильную конницу, Ленин послал его членом Реввоенсовета конного корпуса. Ворошилов в партии с третьего года, а я только с двенадцатого. Почему же я не могу пойти на бригаду? А потом подумал, дуралей, о тебе. Предлагали твою кандидатуру, я дал отвод. Опасался нездоровых разговоров… Булат, мол, спихнул Медуна, чтоб стать на его место. Я и решил, стану на это место я. Понял меня?
— Вон впереди, — переменил тему Полтавчук, — у высоты 9,3, где собралось начальство, нам развертываться. Проеду вперед…
Заяц, выскочив из-за кочки, перебежал дорогу и бросился через степь к Сивашу.
— Вот тебе и на! — воскликнул Полтавчук.
— Что? К неудаче? — иронически усмехнулся Боровой.
— Наоборот, товарищ комиссар. Позапрошлой весной один косоглазый русак спас мне жизнь.
— Интересно! — воскликнул Алексей.
— Сцапали меня на нашем руднике каратели полковника Кантакузена. Всыпали шомполов, а потом привязали к хвосту полковничьей лошади. Через полверсты чую — душа прощается с телом, а тут враз конь — тпру. Чуть пришел в себя, слышу, как сквозь туман, голос карателя: «Молись богу, шахтерская рвань, — заяц перебежал дорогу… Больше мне не попадайся».
— Бывают же чудеса! — воскликнул Булат.