Контрудар (Роман, повести, рассказы)

Тогда же, радуя сердца красноармейцев, стали поступать первые вести о коннице большевиков. П р о л е т а р и и  Москвы, Тулы, Рязани и других городов России, п о  з о в у  п а р т и и  с е в  н а  к о н я, вместе со старыми бойцами — партизанами Дона и Кубани — образовали мощный кулак — конный корпус Буденного. В то же время на Черниговщине, где Деникину не удалось сразу сломить сопротивление советских дивизий, под знамена Червонного казачества, закаленного в жестоких боях с гайдамаками Петлюры, наращивая мощь советских конных полков, бесконечным потоком текли, полные ненависти к белогвардейцам, рабочие и сельская беднота — голота Украины.

Подобно тому, как и коннице Буденного под Воронежем, украинскому Червонному казачеству Примакова вскоре выпадет великая честь участвовать в разгроме основной ударной группировки белых, захватившей Орел и рвавшейся к Туле и к Москве. И Серго Орджоникидзе пошлет срочную эстафету в Кремль — Ленину: «Червонные казаки действуют выше всякой похвалы».

Каждое известие о новых успехах молодой советской кавалерии подымало дух красноармейцев. Фронт кое-где отступал. Кое-где враг теснил полки красных. Окончательного перелома еще не было. Но перелом, особенно после партийной недели, наступил в сердцах и сознании революционных бойцов.

Тысячи коммунаров отдали жизнь на востоке, на западе, на севере, на юге страны, сражаясь в передовых рядах против полчищ белогвардейцев.

Коммунисты гибли от рук бандитов и внутри страны. От чрезмерного напряжения многие сгорели на кипучей работе. Нужен был приток свежих сил, свежей энергии. И партия бросила клич, обращаясь к трудящимся осажденной страны: «Все честное, сознательное — в партию».

Началась партийная неделя. Новые тысячи советских людей не колеблясь в самые тяжелые для республики дни вошли в ряды ленинской партии.

Кавалеристы, только прибыв из разведки, не успев покормить коней, подкрепиться, шли в ячейку подавать заявления.

Явился к Булату и Гайцев с полным именным списком своего эскадрона.

— Принимайте! — радостно выпалил он.

— Как так? — удивился Алексей.

— Спроси моих хлопцев, политком, кого хошь. Любой скажет: раз мы все заодно, то каждому может быть одно решение от кадюка, конечно, если к нему попадешься… Значит, надо, чтоб не он нас, а мы его… Значит, всем и записаться и без никоторых данных… А третье — раз наш командир партейный, говорят они, то и мы должны идти по его линии.

Воспользовавшись относительным затишьем на фронте, Булат, мобилизовав всех хозяйственников, впервые дал возможность бойцам как следует помыться и попариться.

На все село Пальма-Кердуновка имелась одна незавидная черная баня. Жарко натопил ее Чмель. Помогал ему и Пузырь, мечтавший после войны стать банщиком. Вода с шумом бурлила в котлах. Кипяток приготовили и в двух походных кухнях.

Красноармейцы раздевались под открытым навесом и, сгибаясь под притолокой, обволакиваемой густыми валами дыма, вскакивали в полутемное помещение.

Чмель, схватив в охапку одежду, уминая босыми ногами снег, побежал нагишом за навес, где топились солдатские кухни. Там же стояла походная вошебойка, присланная дивизионным врачом. Ее обслуживал Фрол Кашкин.

— Гляди же, друг, выжарь мне одежду по-свойски. Тряс я уже свои портки над кострами, бил я ту деникинскую пешку смертным боем, аж ноготь сомлел, а она што заговоренная: одну казнишь, десяток наплодится. Вся надежда на твою шарманку. Видать, ты ее крепко раздул. Жар от нее так и прет.

— Стараюсь, — ответил Кашкин и, саркастически улыбнувшись, добавил: — Вшей бить — не царева брата возить. Здесь нужна голова. А ты, Селиверст, пробовал класть портки на потного коня? Пособляет. Насекомая не терпит того духа, разбегается, как кадет от красноармейца.

— Шинель клал, — не чета она твоей драгунской, не жаль! А вот портки не осмелился. Вдруг наскочит казак, пришлось бы в исподних драпать.

— Нынче и казак не шибко наскакивает. Прошло то время. Ну, Селиверст, ступай мойся. Гляди, у тебя шкура стала что у моего китайского гусака. Застынешь.

— Пустяки, Хрол. Мороз, он железо рвет, птицу на ходу бьет, а против русского солдата он безо всяких возможностей. — Чмель кинулся к бане.

— Стой, вернись, друг, — позвал его Фрол и, бросив вертеть ручку барабана, достал из кармана куцый обмылок, — возьми, Селиверст, какая же это баня без мыла? У хозяйки выменял за две порции сахара.

— Спасибо за мыльце. Натру им себе рыльце. А ты, Хрол, гляди действуй. Но, чур, мою шинель, какая она ни есть, не попали в своей адской шарманке.

Бросившись к пристройке, бородач скрылся в облаках густого пара.

— А ну, товарищи, у кого шаечка свободная? — вскочив с мороза в жарко натопленную баню, крикнул Чмель.

— Что за граф такой объявился? Повременишь, — раздался в ответ густой бас.

— Грахв не грахв, — ответил Селиверст, — а шаек я припас вдоволь.

— Это же сам директор бани припожаловал, — отозвался Дындик.

— Раз так, сыпь сюды, — загремел Твердохлеб. — Тут такая темнота и густота, шо ничего не разберешь. Я здесь, в левом кутку.