Концентрация смерти

– Своего места у вас пока нет. Со временем построите себе землянку. Особо не старайтесь. Место дислокации часто менять приходится. Сегодня можете у меня переночевать, приглашаю.

Принимать приглашение не хотелось. Уж лучше, несмотря на холод, ночевать под открытым небом. Но Михаил почувствовал, что отказ будет воспринят Мусой как пренебрежение. Наживать опасного врага не стоило.

В командирской землянке даже имелось что-то вроде печки, неумело слепленной из валунов и глины. Дверцей служила жестянка, закрывавшая жерло. За ней поблескивали язычки пламени. Казалось, словно это неплотно прикрытое окно, ведущее в преисподнюю. Воздух был напитан дымом и сыростью.

– Устраиваетесь, товарищи, – широким жестом пригласил Муса. – Советую хорошо выспаться. Завтра на рассвете мы с вами на дело… тьфу ты, на задание отправимся.

– На какое? – поинтересовался Прохоров.

– На ответственное, других у нас и не бывает, – таинственно отозвался Муса. – Лишние вопросы не задавать.

Он, даже не снимая сапог и кожаного плаща, завалился на сколоченные из жердей нары.

* * *

Прохоров проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо.

– Поднимайся, товарищ.

Было еще темно, утренний свет лишь угадывался в щелях двери, ведущей в землянку. Но даже при этом слабом освещении Михаил рассмотрел поблескивающий лысый череп Мусы. Фролов, лежавший лицом к земляной стене, укрепленной плахами, посапывал.

– Жду на улице две минуты, время пошло, – предупредил Муса и вышел из землянки, даже не закрыв за собой дверь.

Впрочем, имел на это право, он был в ней хозяином, а бывшие пленные лишь квартирантами. Когда командир говорит «две минуты», то это и есть две минуты, в которые следует уложиться.

Муса ждал не один, рядом с ним стоял коренастый уголовник в кепке и военном френче, подпоясанном немецким офицерским ремнем. Автомат Прохорова висел у него на шее, в руках коренастый держал карабин.

– Кныш, – представил командир уголовника.

Было непонятно, кликуха это или фамилия. Прохоров на всякий случай уточнять не стал. Поздоровался кивком.

– Доброе утро, – глядя в хмурое, чуть светлеющее небо, чуть различимое из-под густо разросшихся елей, проговорил Фролов.

Кныш почему-то хихикнул, коротко сверкнув фиксой из желтого металла.

– Карабин – вам пока один на двоих, во временное пользование, – предупредил Муса. – На задание без оружия идти нельзя.

– Один так один, – проговорил Михаил, принимая оружие из рук Кныша, проверил – заряжен под завязку и еще патрон в патроннике; он забросил ремень на плечо. – Хоть теперь узнать, что за задание, можно? – спросил он.

– Зачем? – ухмыльнулся Муса, надвигая кубанку на самые глаза.

– Чтобы быть готовым действовать по обстоятельствам, – резонно ответил Михаил. – Одно дело железку подрывать, другое – в разведку идти.

– Железку мы ночью подрывать ходим, – сказал Муса. – В разведку вас брать – смысла нет, местности не знаете. По ходу все сами поймете. Идем.

Пробираться сперва пришлось через чащу. Вновь приходилось обходить ловушки, о которых знал только Муса. Даже Кныш не был посвящен во все тонкости. Дважды довелось отзываться на пароли часовых. Командир выглядел довольным, службу ему удалось поставить четко.

Густые заросли кончились, теперь уже шли по тропинке. Она и вывела к краю поля. Утренний туман от вспаханной земли поднимался будто пар. Рядом с пригорком виднелся зажиточный хутор. Над бревенчатым домом-пятистенком высились две аккуратно побеленные кирпичные трубы, что свидетельствовало – внутри есть не только русская печь для приготовления еды, но и «голландка» в жилых покоях. Хозяйственные постройки выстроились одна за одной, растянувшись вдоль ухоженного огорода. Дом стоял на высоком фундаменте, к двери вело крыльцо, накрытое сверху навесом.

– Спят, – хищно улыбнулся Муса и дал знак осторожно подходить к дому.

Кныш перевесил автомат на плечо, передернул затвор. Заходили не по тропинке, оставленной на поле, а шли в обход, увязая в рыхлой вспаханной земле, пачкая сапоги в жирной глинистой почве. На подходе к дому Муса приложил палец к губам, показывая, чтобы соблюдали тишину.

Затаились за поленицей дров и стали ждать. Вскоре в доме почувствовалось движение. Прозвучал заспанный, но приятный женский голос, ему ответил низкий – мужской. Слов было не разобрать, но слова прозвучали ласково. Над трубой появился дым. Муса все еще выжидал, показывая, чтобы никто не высовывался.

Минут через пять на крыльцо вышла молодая женщина в накинутом на плечи коротком кожушке. Она старательно прикрыла дверь и направилась к дощатому туалету, стоявшему в конце огорода.

Муса заулыбался, вытащил из кармана «наган», прищурился.

Женщина поднималась на крыльцо, когда с него уже спускался мужчина лет под сорок в светлом полотняном исподнем белье. То, как они обменялись улыбками, несомненно свидетельствовало о том, что это муж и жена. Командир партизанского отряда знаками показал, что пусть мужчина сходит в туалет, ну а потом, когда будет возвращаться…

Первым вышел сам Муса. Мужчина спокойно посмотрел на него, они наверняка были неплохо знакомы.