В переводе Е. Калашниковой концепт объективируется в шести высказываниях, в позиции субъекта, объекта и атрибута, что в целом соответствует оригиналу. Несовпадения выявляются в двух контекстах – ср.: I tried very hard to die, but I seemed to bear an enchanted life
(букв, я очень старался погибнуть, но, казалось, имел заколдованную жизнь) – меня, словно заколдованного, смерть не брала (субъектная позиция) и если человек умирает не своей смертью (объектная позиция). В данных позициях перевода СМЕРТЬ, в отличие от оригинала, персонифицируется и репрезентируется как неподвластная человеку сила, то есть приобретает отличный от исходного концептуальный признак. Таким образом, в передаче экзистенциально-значимых концептов переводчица отошла от авторской прагматики.В переводе Н. Лаврова СМЕРТЬ реализуется в двух позициях: объекта и атрибута. Субъектная позиция, в отличие от оригинала, не представлена, объектная же позиция структурирована более объемно: решил принять смерть на поле боя; упивались до полусмерти; с бледным как сама смерть лицом; понуждая пройти крестным путем из небытия в небытие; мы мчались вперед – навстречу смерти; на предварительном слушании обстоятельств насильственной смерти Миртл Вильсон;
«машина смерти», как ее потом прозвали газетчики; личность которого была абсолютно неинтересна окружавшим его при жизни, а уж после смерти – и подавно; когда люди свыкаются с мыслью о неизбежности смерти. В данной позиции, как и в оригинале, СМЕРТЬ актуализируется как некий неизбежный рубеж (порог) жизни человека, к которому, как конкретизирует переводчик, приближаются разными путями.Встречаются два контекста, в которых реализуются дериваты имени смерть –
ср.: Perhaps Daisy never went in for amour at all – and yet there's something in that voice of hers… – A может быть, Дэзи и не интересовали романы, – хотя есть у нее в голосе что-то такое – пер. Е. Калашниковой.А может, она вообще никогда не разводила амуры, хотя было, было нечто в ее голосе, позволявшее заподозрить ее во всех смертных грехах –
пер. Н. Лаврова.В исходном тексте писатель напрямую не говорит о том, какие ассоциации должен вызывать голос Дейзи, а оставляет многоточие, которое Е. Калашникова адекватно передает синтаксической конструкцией, а Н. Лавров конкретизирует добавлением во всех смертных грехах,
которое если не искажает авторскую установку, то явно становится излишним.В другом контексте переводчик также использовал прием добавления и конкретизации – ср.: I turned ту head as though I had been warned of something behind
(букв, я оглянулся, как будто меня предупредили о чем-то находящемся за спиной) – я испуганно оглянулся, словно интуитивно ощутил нечто угрожающее и смертельно опасное за спиной. В данных примерах СМЕРТЬ репрезентируется переводчиком как совокупность грехов и опасность, несовместимая с жизнью.Очевидно, что концепт СМЕРТЬ в переводе Н. Лаврова объективируется с заметными различиями и с оригиналом, и с переводом Е. Калашниковой, что можно объяснить лишь заметным проявлением индивидуальности переводчиков. Концептуальный анализ, таким образом, приводит к выводу, что в репрезентации экзистенциально-значимых концептов расхождения между исходным и переводными текстами вызваны не различиями в соответствующих фрагментах русскоязычной и англоязычной картин мира, а субъективным отношением переводчиков к данным явлениям, что проявилось в различном структурировании и наполнении КПС.
3.4. Репрезентация архетипических концептов
3.4.1. Репрезентация концепта LIGHT / СВЕТ