Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля

Вот отчего я себя чувствовала так странно. Вот отчего мое лицо горело, как в огне. Вот отчего руки были влажные и я вся трепетала. Тогда я была слишком смущена и растеряна непривычным своим положением, но теперь, когда Мигель назвал все это циничными словами, я вдруг поняла, что он прав. Что я действительно сильнейшим образом возбудилась от стыда, от похотливых взглядов, от неловкости…

Мне следовало бы возмутиться его словами, сказать: «Это не так. Как вы можете так говорить», — но у меня не хватило на это сил. И я, поняв, что мужчина прав, просто как бы раскрепостилась и сразу же меня настиг миг позорного и мучительного блаженства…

— О-ля-ля, — сказал Мигель, когда я успокоилась и перестала подпрыгивать на его руке. — Да я оказался еще более прав, чем предполагал… Пойдем наверх.

Мы поднялись вновь по той лестнице на второй этаж. Там все было по-прежнему, только мне казалось, что подушек на коврах стало меньше.

— Ложись, — сказал мне Мигель и легонько толкнул меня на подушку. Я упала на них и платье обнажило меня сразу во многих местах.

— Ты хочешь меня? — спросил Мигель, вставая надо мной как повелитель над поверженной рабыней.

Я молчала. Мне казалось, что мои влажные глаза говорят сами за себя и незачем говорить что-либо еще словами. Да и весь день, который я провела с Мигелем говорил ему о моей покорности…

— Ты должна просить сама, — повторил свои вчерашние слова Мигель. — Это условие. Если ты хочешь, то ты попросишь. А если нет — то можешь вставать и уходить.

Я представила себе на секунду, как встаю и ухожу. Как бреду по жаркой улице среди людей — в позорном платье, без трусов, мокрая между ног…

— Прошу тебя, — сказала я срывающимся голосом. — Возьми меня.

— Встань на колени, — приказал Мигель, и я встала на колени, прекрасно осознавая что я делаю и что означает эта поза.

— Теперь повтори все это на коленях, — сказал мужчина, и я повторила.

После этого наступили минуты блаженства. Он владел мной. Я металась под ним, билась в оргазмах как сумасшедшая. Я была счастлива в те минуты.

— Мне нужно подмыться, — сказала я, когда все закончилось.

— Нет, — возразил Мигель. — Ты поедешь домой так. Ты будешь ощущать запах. Свой и мой. И ни на минуту не забудешь о том, что с тобой было…

Обратно меня вновь вез молчаливый Санчес. Только теперь я еще боялась, что он почувствует запах от меня, и это придавало мне еще больше робости перед ним.

Так продолжалось десять дней. Я словно горела в адском пламени… Мигель приезжал за мной, либо я сама садилась в машину и ехала к нему. Теперь я втянулась, и меня уже ничто не смущало.

Кроме некоторых вещей, при которых мне все приходилось переступать через себя каждый раз.

На десятый день, я как всегда вышла из дома и увидела красную машину Мигеля. Я бросилась к ней, но едва только распахнула дверцу, как увидела, что на водительском месте сидит араб Санчес.

— А где синьор Мигель? — спросила я растерянно. Я не ожидала такого. Тем более, что я как-то всегда опасалась этого юного араба. Не то, чтобы он был мне неприятен, нет. Он был красивый юноша. Но его вечная молчаливость… Как будто он все время что-то обдумывает…

— Он прислал меня, — сказал араб, сверля меня своими черными глазами.

— Вы повезете меня к нему?

— Да, — кивнул Санчес. — Садитесь.

Едва только мы отъехали от дома, как он вдруг, не поворачивая головы сказал:

— На вас надеты трусики?

«Как он смеет», — подумала я, возмутившись. Но тут же поняла, что если он спрашивает об этом у меня, значит он кое-что знает о привычках своего хозяина и его требованиях. А знать это он мог только от него самого… Не от меня же…

— Надеты, — сказала я спокойно, глядя в окно. На самом деле, в тот день я, встав с постели, машинально натянула их, а потом, собираясь к Мигелю, просто забыла снять.

— Снимите их, — сказал вдруг араб. Голос его прозвучал резко и твердо, совсем так же, как у самого Мигеля.

— Что вы сказали? — сначала не поверила я своим ушам.

— Я сказал, чтобы вы их немедленно сняли, — повторил Санчес.

Буря разыгралась у меня внутри. Возмущение, обида на Мигеля за то, что он рассказывает обо мне и о наших играх своему слуге… Чего только я не почувствовала в ту минуту.

Еще больше буря разыгралась, когда я поняла, что не могу противиться, и смирилась…

Медленно, как будто это были не мои руки, и не мое тело, я подняла платье и, чуть привстав, стянула с себя трусики. Подержав их несколько секунд в руках и не зная, что с ними делать дальше, я уронила их на пол машины.

Я вела себя так, словно это была и не я. Краем глаза я видела, как араб наблюдал за мной. Ты думаешь — это легко? Легко замужней даме из приличного общества перед молодым арабом-слугой задирать платье и снимать трусы?

Больше он ничего не сказал до тех пор, пока мы не приехали к уже знакомому дому.

В тот день Мигель «открыл» меня сзади… Это было ужасно. Он поставил меня на четвереньки, как страуса. Я опустила голову на ковер и легла щекой на него, подложив руки, а зад должна была поднять и выпятить как можно выше и дальше…

— Ты там еще девственница? — спросил он меня, возвышаясь позади.