Концерт для баяна с барабаном

— Ну что, не готовы ещё, копуши? — весело спросил дедушка. — Давайте, давайте, а то не успеем ничего посмотреть. У меня съёмки через два часа.

Я быстро натянула куртку и шапку, и мы выбежали из квартиры. Мама даже губы не успела накрасить.

Мы вышли во двор. Прямо около подъезда стояла дедушкина машина — новенькая, блестящая, вся такая серебристая. Дедушка уселся за руль и включил зажигание. Мама посадила меня на заднее сиденье, захлопнула дверь и начала обходить машину, чтобы сесть рядом с дедушкой. Но дедушка, услышав хлопок, решил, что все уже в машине, и с силой нажал на газ. Машина рванула вперёд, мама осталась стоять на тротуаре. Я не видела маминого лица: мы уехали слишком быстро.

Всю дорогу до зоопарка я кричала. Я кричала очень громко:

— Дедушка! Дедушка! Остановись! Мы маму забыли!

А где-то в глубине дедушкиного кармана надрывался мобильный телефон. Наверное, это звонила мама, чтобы сообщить дедушке, что её нет в машине.

Но у моего дедушки есть одна особенность: когда он за рулём, он выключается из реальности. Он ничего не слышит и ни на что не реагирует.

Я думаю, если бы дедушка не пошёл в артисты, он стал бы Шумахером. Дедушка сидел, наклонившись вперёд и впившись взглядом в дорогу. Он обгонял, подрезал и всё время перестраивался с одной полосы на другую. Без этого мой дедушка просто не может ездить. Он лихо вдавливал в пол тормоза у светофоров и до отказа выжимал газ на поворотах. Он летел так, словно в зоопарке пожар или заболели все звери, и ждут только нас с дедушкой, чтобы мы приехали и всех спасли.

Вся дорога до зоопарка заняла у нас минут восемь. Или двадцать пять. У меня тогда ещё не было часов. У меня и сейчас их нет.

Когда дедушка с невероятным скрежетом затормозил напротив входа в зоопарк, я всё ещё орала. Я же говорила вам, что я орала всю дорогу. И телефон продолжал надрываться в дедушкином кармане.

— Да что же это такое?! — закричал дедушка. — Вы что, не можете раз в жизни спокойно доехать до зоопарка?!

Я замолчала. Дедушка обернулся.

— А где мама? — спросил меня дедушка.

Я заплакала.

В зоопарк мы с мамой всё-таки сходили. Только в другой раз. И без дедушки. А вообще я очень люблю своего дедушку-артиста. И скучаю по нему. Я всё жду, когда же он позвонит. Что-то давно не устраивал нам дедушка сюрпризов.

Здравствуйте, я ваш дядя!

Костик сидел дома один. До прихода мамы оставалось часа два. Все уроки давно были сделаны, но идти гулять нельзя: дождь лил, как из прохудившегося корыта.

Костик задумчиво смотрел в окно, не зная, чем заняться. Дождинки с силой ударяли в стекло, словно хотели продолбить его насквозь и попасть прямо в Костика. Им это никак не удавалось, и обессиленные капли сердито стекали вниз, оставляя на окне размытые потёки.

Внезапно унылая тишина пустой квартиры разорвалась резким звонком. Дз-з-зынь! Дз-з-зынь! Дз-з-зынь! Звонили в дверь. Кто бы это мог быть? Неужели мама пришла раньше времени? Костик радостно бросился в прихожую.

— Кто там? — на всякий случай закричал он на бегу.

— Свои, — ответили из-за двери.

Рука Костика, потянувшаяся было к замку, замерла в воздухе. Голос был мужской, незнакомый.

— Какие ещё свои? — дрожащим голосом спросил человека за дверью Костик. Мама всегда говорила, что открывать дверь чужим нельзя ни при каких обстоятельствах.

— Да это ж дядя Толя! Китёныш, ты что? Я ж телеграмму посылал, что приеду.

Костик заколебался. Китёнышем его называли только самые близкие люди — мама, папа и ещё иногда бабушка, которая приезжала в гости раз в два месяца из очень отдалённого района. Вот только про телеграмму он ничего не знал. Может, мама забыла ему сказать? И кто такой этот дядя Толя?

Костик поднялся на цыпочки и, зажмурив один глаз, другим крепко прижался к стеклянному глазку в двери. Человек снаружи будто почувствовал, что его рассматривают, и наклонился вперёд, приблизив лицо к Костиному глазу. При этом нос человека разбух и вытянулся навстречу Костику, как в комнате смеха, а глаза сузились и уехали куда-то назад. Рот незнакомца был растянут в лошадиной белозубой улыбке.

— Ну, открывай, Китёныш! Я тут весь мокрый! Тебе что, мама Ляля не говорила, что я сегодня буду у вас?

Китёныш… Мама Ляля… Всё сходится. Значит, этот незнакомый дядя Толя действительно свой. Сомнения Костика таяли, словно мороженое в жаркий летний полдень.

— Китёныш! У меня тут варенье. Твоё любимое. Клюквенное, — с мольбой в голосе протянул дядя Толя.

Варенье было последней каплей. Оно и решило всё дело. О том, что Костик любит клюквенное варенье, мог знать только очень-очень свой человек. Пусть даже и незнакомый.

Костик загремел замками и цепочками, и через минуту весь пол в прихожей был залит лужами, натёкшими с дяди-Толиных сапог, шляпы и брезентового плаща.

— А ты большой стал совсем! Вырос! — гудел дядя Толя, загромождая прихожую своим чемоданом, сумками и тюками и с трудом стягивая с могучих плеч мокрый плащ. — Я последний раз у вас был лет семь назад. Тебе тогда года три было. Толстый ты был, ушастый. Куда всё девалось?