Пуци краем глаза следил, нормально ли она идет, и решил, что вполне.
Но вот вернуться без приключений не удалось.
Умудрилась уронить сумочку, распустеха.
Какой-то хлыщ тут же поднял ее и подал. И о чем-то спросил. И Гели с нетрезвым смешком что-то ответила… Парень — какой-то богатенький студентик, судя по виду, и уже сильно подшофе — попытался взять ее под локоть и препроводить к своему столику. Совсем, щенки, с ума посходили, драть таких розгами до двадцати пяти лет, подумал Пуци и поднялся.
Сукин кот был совсем никуда — а может, его не любили девушки, и ему семя в башку ударило, но расставаться с добычей так просто он не собирался. Вид у него был вполне приличный, но…
— Тебе чего, папаша? — прошипел он с интонациями уличной шпаны. А вот этого Пуци не терпел.
— Вот именно, папаша, — мягко ответил он, — Оставьте девушку в покое, сударь.
На папашу Гели, хотя по возрасту вполне мог быть таковым в свои сорок, он не походил, но ему было все равно.
Сопляк не унимался:
— В монастырь готовите дочку, э?..
— Не твое щенячье дело, — терпению Пуци пришел конец, — Закрой рот, допивай и езжай домой. И передай отцу, что плохо тебя воспитывал.
— Чего?.. МОЕМУ отцу? Пе-передать? Да ты кто такой?..
— Я? Фридрих Великий. А ты?..
Оставив парня с открытым ртом и полоумными глазами, Пуци расплатился и вывел Гели на улицу.
— Пуци, — сказала она жалобно, — прости. Он сам прицепился, я не хотела….
— Я знаю.
Она просто не умеет себя вести. Даже окоротить эту наглую рожу не сумела, хотя любая, даже более молоденькая девушка Пуциного круга смогла бы — просто прошла бы мимо, не удостоив такое дерьмо и презрительного взгляда…
Ей не позволяют общаться ни с кем, а ей надо бы иметь опыт общения с молодыми людьми… с ровесниками… как же она жить будет? Впрочем, глупый вопрос. Адольф предпочитает, чтоб все вокруг жили так, как хочет он.
— Слушай, — сказал он, не дотронувшись до руля, — Может, отвезти тебя к Гессам? Думаю, Адольфу не слишком понравится…
Он прервался, но она прекрасно поняла.
— Да, отвези. К Эльзе… скажу потом, что у меня голова разболелась, и ты отвез куда поближе.
Вот и врать он ее учит, поц недоделанный, Адольф. Врут ведь тогда, когда боятся сказать правду.
— Нет! — вдруг сказала она, голос у нее дрожал, — Не надо к Гессам! Мне… перед Эльзой… стыдно… И перед Рудольфом тоже.
— Ну что ты, Господи. Они поймут…
— Они-то поймут… а мне же стыдно, Пуци, все равно.
— Ну так что — к Адольфу?