— Нет… Пуци, — она смотрела на него дикими блестящими глазами, — Пуци, мне и перед тобою стыдно… я тебя больше никогда ни о чем таком не попрошу…. Но я такая, в самом деле… пьяная… Пуци, нельзя нам поехать в какую-нибудь… гостиницу, что ли, чтоб я там выспалась и утром была как нормальный человек?
— Можно. Но как мы потом объясним это Адольфу?
— Позвоним… нет, не Гессам… стой. У меня в Мюнхене есть подруга, у нее в Вене родня, она часто приезжает. Скажем, что встретили ее на спектакле, и я поехала к ней.
— Как зовут подругу?
— Анна-Августа Штюбен Кессерлинг, — быстро отозвалась Гели.
— Бедная девушка, — почти про себя фыркнул Пуци, — Ну, ладушки, авантюристка. Поехали приводить тебя в порядок.
Естественно, ни в какую дурацкую гостиницу он ехать и не думал. Еще чего не хватало. Он повез Гели в свою «берлогу» — так он называл купленную втайне от Хелен квартиру — и купленную, что самое смешное, не для того, чтоб баб водить.
— Ой, — сказала Гели, — это что? Ты же не тут живешь…
— Друга квартира. Уехал в Америку на год, попросил меня цветочки поливать.
— Что-оо?
— Вру, про цветочки разговора не было. Просто ключи оставил.
— А хорошо здесь.
— Да. Неплохо.
Пуци самому нравилось здесь — временами куда больше, чем дома. Здесь он часто проводил время в полном одиночестве — поигрывая на рояле, читая книги, просто напиваясь и глядя, как плывут к потолку облака папиросного дыма.
— Чувствуй себя как дома, Гели.
Он снял пиджак, повесил на стул.
— Ванная там, остальное чуть дальше.
— У меня нет… сорочки….
— Возьми халат.
— Ооой, какой большой. Твой друг такой же верзила, как ты?
— Почти, — коротко ответил Пуци.
Пока она была в ванной, он выволок в коридор — чтоб не рыться при ней в шкафу — все то, что могло понадобиться ему самому по выходу из того же помещения. Если халат друга еще допустимо надеть, то уж нижнее белье и сорочка могли пробудить в ней некие подозрения.
Квартирка была о трех комнатах, но кровать имелась только в одной. Двуспальная, белье было чистым — ночевал он тут редко.
Пуци уже решил, что спокойно просидит ночку с кофе, книгой и сигаретами. Собственно, и в ванную можно было б сходить утром, и любой так и сделал бы — но не Пуци. С тех пор, как он получил это прозвище, в нем проснулась прямо-таки ненормальная для мужчины страсть к чистоте, и ночью он чувствовал себя некомфортно, если не вымылся вечером.
Гели вернулась — разморенная, сонная, улыбающаяся.
— Пуци… как хорошо.
— Давай ты поспишь, малыш, ага?
— Ага…