Концерт для Крысолова

Но Лей как раз в этот момент словно сквозь землю провалился. Бальдур с сочувствием поглядел на растерянного фотографа — это был паренек в форме Гитлерюгенд лет шестнадцати на вид, не старше, который в некотором ступоре смотрел на Шираха — и если на ребят он еще мог прикрикнуть «пересядь!» или «улыбнулись все!», то с югендфюрером не знал как и обращаться.

— Не ссы, — почти шепотом, от которого паренек подскочил, подбодрил его Бальдур, — сейчас разберемся.

Он сел прямо на аккуратно подстриженный газон.

— Парни, а ну сюда!.. — гаркнул Бальдур на весь парк.

Мальчишки моментально сбежались, словно цыплята, которых созвала клуша, и засмеялись — югендфюрер сидел прямо в траве и ухмылялся. Они окружили его веселым кольцом, кто-то, замирая от нахальства, присел с ним рядом, кто-то остался стоять.

Юноша, как одержимый, щелкал фотоаппаратом. Бальдур вполголоса рассказывал анекдоты. Пацаны ржали.

Эти фотографии получились самыми лучшими — они просто искрились радостью. Когда у фотографа вышла пленка, ребята и не подумали разбежаться. Кто-то вынул блокнот и карандаш.

— Герр рейхсюгендфюрер, пожалуйста, распишитесь…

— Как зовут?

— Вальтер Вайль, — отчеканил высокий беловолосый мальчишка.

— Красивое имя, — обронил Бальдур.

Остальные, узрев в блокноте товарища «Вальтеру. Знамя значит больше, чем смерть. Бальдур фон Ширах» — чуть не взвыли в голос громко и завистливо — и тоже зашарили по карманам. Бальдур, улыбаясь, расписывался на самых невообразимых предметах, так-то: на промокашках, учебниках, сумках и даже, мама дорогая, на собственной физиономии с гитлерюгендского календарика. Один из пацанов не нашел у себя ни одной подходящей бумажки, зато нашел, вызвав всеобщий счастливый гогот, белейший, открахмаленный и отглаженный матерью носовой платок. Бальдур безо всяких расписался.

— Я его теперь не буду стирать, — глубокомысленно заявил паренек.

— А уж о том, чтоб сморкаться, и подумать страшно, — поддел его кто-то.

— Когда мне было семнадцать лет, — сказал Бальдур, — и я познакомился с нашим фюрером, он однажды — не помню уж, что я там такого сделал — одобрительно похлопал меня по щеке. Как думаешь, — это он адресовал владельцу исторического платка, — что бы было, если б я с тех пор не умывался?..

Мальчишки выли от смеха. Бальдур внимательно наблюдал за ними и заметил, что один из них, хоть и тоже смеется, стоит позади всех и не подходил за автографом.

Это был тот самый, с рожицей от Вероккьо.

Поймав на себе взгляд югендфюрера, он не смутился — спокойно и прямо посмотрел Шираху в глаза. И улыбнулся какой-то неуверенной улыбкой, которая вдруг потеплела и засияла.

«Вылитый я в этом возрасте. Наверно, много читает — умные глаза, очень умные.».

Ширах несколько раз приезжал в Зонтхофен.

Все помещения теперь были обжиты. В спальнях, хоть и тщательно убранных, витал запах, знакомый ему еще со времен собственной учебы в интернате в Бад Берка — узнаваемый запах комнат, где живут оставшиеся без матерей мальчишки, которым иногда лень проветривать постельное белье и стирать носки.

Постепенно белобрысики обрастали мускулами и твердым панцирем терпения. Наставники поблажек им не давали… Ширах наблюдал за их спортивными занятиями. Мда. Сам бы он в одиннадцать лет не вынес такого — они, надо отметить, тоже пыхтели отчаянно, скрипели зубами, иной раз и беззвучно плакали — но делали все, что скажут, а перейдя некий предел, возможно, открыв второе дыханье, добивались результатов — и с куражом, вызывающе смотрели на тренеров — я смог! Я МОГУ!

Они с гордостью носили врученные им на торжественной церемонии «посвящения» кинжалы — настоящие, острые, с гравировкой «Наша честь — верность».

Но как-то раз — с открытия школы уж с полгода прошло — Ширах в десять утра сам взял телефонную трубку и услышал:

— Хайль Гитлер. Рейхсюгендфюрер?..

Директор школы в Зонтхофене глухим голосом, прячущим растерянность, раздражение и страх, сообщил, что один из учеников совершил очень плохой поступок[12].

Мои извинения, югендфюрер, не телефонный разговор.

Пожалуйста. Только лично. Так будет лучше. Крупная, очень крупная неприятность, югендфюрер.

— Отто, — позвал Бальдур, — найди-ка дырку в графике…

Простите, югендфюрер, но дело не терпит отлагательства.

— Ох… к вечеру подъеду…

— Благодарю вас.

Школа встретила Шираха какою-то непривычной тишиной — не неслось криков со спортивной площадки, не слышно было и шума в классах. Директор молча провел его по коридору к лазарету, где ожидал печальный, с усталым лицом врач.

На покрытой клеенкой койке лежал мальчик, до подбородка укрытый простыней.

Ширах болезненно поморщился — это был тот самый зеленоглазый рыжик, он сразу узнал его, хотя глаза мальчика были сейчас закрыты бледными нежными веками…

Югендфюреру показалось, что мальчик без сознания — или спит.

— Что случилось? — спросил он так тихо, словно боясь потревожить спящего ребенка.

— Лотар Виллерс, одиннадцати лет, умер сегодня в девять утра, — сообщил врач нейтральным тоном.

— Да что, что случилось, я не понимаю?!