Концерт для Крысолова

Это были две толстенькие девчушки в нарядных, но порванных и запачканных платьях, лица у них раскраснелись и блестели от пота и слез. Обе задыхались от плача и быстрого бега. На первый взгляд они показались Рональду похожими, словно двойняшки, и лишь потом он понял, что одна года на три старше другой. Старшая, с кровавой ссадиной на лбу, еще держалась, зато младшая, стоило Рональду запереть за ними дверь, разревелась навзрыд, повторяя «папа, папочка».

— Это портного девчонки, Валлерштайнера, — пояснил Йозеф, — вдовец он, один дочек растит. Хорошо шьет — у него Гозман костюм сшил, да ты видел…серый такой…

Валлерштайнера Рональд не знал — в кабачок он не приходил, должно быть, времени не было — раз один дочек растит. Рональд отчего-то представил себе этого незнакомого мужчину сидящим на столе по-турецки и сутулым. С шеи его свисал сантиметр, а пальцы были запачканы мелом.

А сейчас, наверное, лучше было и не спрашивать у девочек, что сталось с отцом. Старшая обняла младшую, а та покачивалась, как в трансе, прижимая к красным щекам пухлые ладошки, и плакала, плакала.

— Налей им выпить, Йозеф, — проворчал Рональд.

— Куда им, сопливым…

— Пусть.

— Разбавь им, Ронни. Валлерштайнер их строго держит, башку мне, старому, оторвет… — начал Йозеф и осекся.

Девочки посмотрели на Рональда блестящими, туманными от слез глазами, но послушно глотнули из бокалов и сморщили круглые носики.

— Дедушка Йозеф, — спросила старшая, голос у нее оказался на удивление низким, теплым, женским (при взгляде-то можно было подумать, что он у такой пышки писклявый и пронзительный), — Вы не знаете, куда они папу забрали?

— А, так его забрали? — неестественно обрадовался Йозеф, — Ну, это еще хорошо… Отпустят. Конечно.

Ничего хорошего, подумал Рональд, потому что он не вернется.

— А они все пьяные, — вдруг сказала младшая.

— Ленхен! — одернула старшая.

— Скажешь, нет? Пьяные… дураки… Пушка убили… — и тут младшая девочка опять залилась слезами.

— Кого, кого? — с недоумением переспросил Рональд.

— Кота! Смеялись еще — еврейская скотинка… И дубинкой его…

О расовой чистоте кошек заботятся, подумал Рональд. Серьезный подход…

Ронни, когда уже шел домой, видел нескольких длинноногих подростков в черных галстуках, которые бежали по разоренной улице и щелкали своими палками по самым крупным осколкам в витринах… Стекло, целое озеро стекла. И эти мальчишки в стеклянном озере — но не похоже было, что они тонут… В таких озерах, подумал Рональд, тонут только еврейские дети…

Дома было тихо.

Рональд заметил барабан, стоявший на тумбочке. И сразу понял, что сейчас сделает.

Перочинный нож — тот самый — все еще болтался в его кармане.

Он с удовольствием услышал треск, с которым разошлась под лезвием барабанная кожа. Хватит.

Пауль не сказал ни слова.

Рональд снова не знал многого. Ему хватило тех детей в стеклянном озере, чтоб обвинить и в этом того, кого он давно уже звал про себя Крысоловом. Он не слышал, как 9 ноября трещали телефоны и телетайпы в берлинской резиденции югендфюрера. И не видел, как молодые парни с нашивками гебитсфюреров в испуге вжались спинами в стену, когда у мягкого и интеллигентного югендфюрера молнии полетели из глаз, и он в ярости грохнул кулаком по столу так, что подпрыгнула тяжелая печатная машинка…

— Я! Сказал! Не сметь! Участвовать! В этом! Вандализме!!![13]

Гебитсфюреры смотрели ясными глазами. Ты сказал? Будь по-твоему.

Звонок Бормана не заставил долго себя ждать. Бальдур словно почувствовал — и оказался у телефона прежде, чем это успел сделать Отто.

— Кажется, — Борман обошелся без приветствия, — мы снова собираемся ругаться?..

— Не понял.

Запал у Бальдура еще не прошел, и разговаривал с Борманом он не по-своему уверенно, даже грубо.

— Я хотел бы знать, — Мартин Борман не повысил голоса и на четверть тона, — какие указания получены сегодня фюрерами Гитлерюгенд.

— Я перед вами не отчитываюсь.

— Как ты сказал?..

— Можно подумать, вам неизвестно, что все рейхсляйтеры подчиняются только и непосредственно фюреру?

— Позвони фюреру, Бальдур.

Борман повесил трубку.

— Будешь звонить? — спросил Отто.

Не понадобилось. Телефон затрещал снова — а ведь минуты не прошло.

Глуховатый голос поинтересовался:

— Как дела, Ширах?

— Как сажа бела… мой фюрер.

— А что случилось?

— А то, что мне, черт побери, мешают работать, — Бальдур решил, что лучший способ защиты — это нападение.

— Кто же это у нас превышает свои полномочия? — позабавленно спросил Гитлер.

— Может быть, я чего-то просто не знаю, мой фюрер? Но не понимаю, почему у меня требуют отчета… другие рейхсляйтеры.

— Скажи другим рейхсляйтерам, чтоб занимались своим делом.

— Я так и сказал.

— Молодец. Но, собственно, что я хотел бы знать… Ты же знаешь о завтрашней акции?

— Знаю, конечно.

— Необходимость.

— Да… мой фюрер. Но, — Бальдур снова очертя голову бросился в атаку, — я действительно считаю, что Гитлерюгенд не должен иметь к этой… акции ни малейшего отношения. Это же дети, мой фюрер…

— Твоим старшим парням по 17…

— Что с того?

— Сам ты в семнадцать охранял меня в Веймаре и лупил красных на улицах. Помнишь?

— Это другое дело, мой фюрер…