Концессия

«Пишу книгу — прозу, большую, листов на пятнадцать (это не считая той, что начал при тебе). Хочу большого, широкого... Книга началась с пустяков, я зашел в китайские бараки, оттуда спустился к заводу. И увлекся. Увлекся людьми. И, кроме очерков о заводе и китайских рабочих, пишу книгу о Дальнем Востоке... Многое будет в этой книге. И между прочим, не мало о тех же китайцах. Я никогда не представлял себе, что это такая горячая нация. Мне казалось, что это люди, покорные традициям, каменному быту. Да, по отношению к известным общественным группам это так, но по отношению ко всему народу — вздор! Это могучая река, в которой есть верхнее и нижнее течения. И самое главное — нижнее. Оно определяет режим реки, и оно поднимает такие силы, которые удивят человечество. Сейчас Гоминдан на глазах всех теряет свою боевую окраску. Сун Ят-сен умер, после его смерти можно ожидать всего. Но я не боюсь. Я видел людей неукротимых и знаю, что они не отступят. Моя книга, в которой много будет конкретного материала и даже цифр, тем не менее будет книга совершенно лирическая. Двухнедельный отпуск целиком отдаю работе над книгой. Прощай, Березушка, помни обо мне».

Письмо было запечатано и сдано на почту. Троян стоял на каменных ступенях почтамта и смотрел, как медленно под ним струилась вечерняя отдыхающая толпа.

Пять часов... Восточная часть города освещена солнцем с косоватой неловкостью, отчего одна сторона предмета видна, а другая исчезла, и вещь принимается лгать о себе человеку. В пять часов начинают проступать первые желания: «Пойду в кино... в театр... в клуб... сыграю партию в шахматы... поеду на лодке... красное облачко, как вспыхнувшая вата... надо искать встреч... с кем?.. день завершается, что-то должно произойти».

Раньше все эти предвечерние настроения, когда кончалась дневная работа и наступал отдых, были хорошо знакомы Трояну.

Сейчас они коснулись его как отдаленные воспоминания.

Сейчас он, не раздумывая, пошел на восток, где были — бочарный завод, китайская бригада и, пожалуй, любовь.

Слова «жениться», «жена» в применении к Гомоновой нисколько не походили на бесцветное, знакомое: «познакомься, моя жена». Это было слово нового, еще не вскрытого смысла.

Через час работа на заводе окончится, но сборная бригада, в рядах которой Гомонова, отправится к полковничьему особняку, и еще три-четыре часа люди будут пилить, колоть, строгать, лязгать железом, мыть и красить.

Хорошо идти по Ленинской в пять часов вечера. Никогда не устанешь смотреть на ослепительного, невероятно голубого дракона бухты, улегшегося среди сопок, на черные паруса шаланд, на косые вздутые паруса яхт, на черные, мрачные, коробкообразные тела океанских чудовищ. Никогда не устанешь знать: за этими сопками, только подняться и спуститься, — Тихий океан!

— Алло, поэт!

— Здравствуйте, Филиппов!

Филиппов только что защелкнул свой кабинетик и шагал в клуб моряков на занятия с кружком ОДСК[27].

— Пишете?

— Пишу... только не об одних китайцах, шире...

— У Гомоновой взяли материал?

Троян посмотрел на оператора, на его коричневое лицо, всегда горячие глаза, и решил испытать, прощупать.

— Почему вы на ней не женитесь? — спросил он серьезно. И в эту секунду был почти уверен, что услышит: «да она моя жена!»

Филиппов сдвинул шляпу на затылок.

— Думал... да раздумал. Не подхожу ей. Если к женщине относиться честно, надо быть рядом с ней и помогать ей. Какой смысл жениться и оставлять ее на произвол судьбы? Особенно Веру, которая нуждается и в участии, и в совете, и просто в том, чтобы сидеть с ней и разговаривать. Вы не смотрите на то, что она такая крепкая, энергичная. Она очень молодая женщина.

— Так почему же?.. — начал Троян.

— Сейчас, сейчас, не торопитесь! Как вам известно, я оператор, специальность моя не предполагает постоянной оседлости. Я много разъезжал и много буду разъезжать, жена моя чаще всего будет на положении одинокой. Если для какой-нибудь иной женщины это и подходит, то, как я вам сказал, не для Веры... Да и потом самое главное... Она относится ко мне, как к старшему брату.

Он вернул шляпу на лоб, вздохнул и улыбнулся.

Троян тоже вздохнул, облегченно. Он не собирался разуверять оператора.

— Я, может быть, скоро уеду, — сказал Филиппов. — В воздухе пахнет грозой.

— Новые известия?

— Завтра прочтете в газете.

Филиппов пропал в подъезде клуба моряков.

Троян медленно пошел в Гнилой Угол. «Завтра ты прочтешь в газете!» — сказал он себе. «Ну, что ж, разве ты мог ожидать иного?»

Вечерние лучи летели над долиной и алым заревом упирались в сопку напротив. Сопка видна была отчетливо, до мелочей, с бетонными пятнами царских фортов, с зубьями скал, с нежной травой и кустами багульника, казавшимися отсюда дымом.

Территория завода обрастала заборами. Со стороны ипподрома уже резала горизонт защитная стена, всюду около вырытых ям лежали осмоленные столбы.

После путешествия Свиридова на Иман туда отправили тракторы, и теперь лесопильные заводы получали материалы без перебоя и без перебоя же снабжали бочарников.