Концессия

Люди работали неутомимо, без разговоров, куренья, отдыха.

— Почему, товарищ, вы спрашиваете, что тем не менее у нас невыполнение? — разъяснял Свиридову широкоплечий парень со шрамом во всю загорелую спину. — Работаем, как видите, неплохо, а невыполнение потому, что бревна далеко волочь до реки. Конями волочим, а коней немного. Трактор нужен.

Глобусова Свиридов нашел в тайге на трудном перевальном участке, где дорогу прорезал скалистый гребень.

— Почему не подорвали эти пороги? — спросил Свиридов.

Глобусов задумался. Такая мысль никому не пришла в голову.

— Мы эти зубья засыпаем землей и заваливаем хворостом.

— Но ведь они протрут какой угодно хворост... Посмотри-ка...

— Протирают, — согласился Глобусов.

Вечером, после ужина, под навесом клуба Свиридов разговаривал со сплавщиками.

Все, как один, утверждали, что необходим трактор. Только трактор поможет ликвидировать прорыв с доставкой бревен к реке. Наконец, трактор освободит руки, занятые по волоку. Потом говорили о пятилетке, лесном хозяйстве, а в конце, когда уже было темно и только два фонаря горели у стропил, — о звездной вселенной. Разговор о ней зашел естественно, потому что молодое, жадное к знанию воображение стремилось проникнуть во всё.

Уже ночью Свиридов уединился с Глобусовым в палатке.

— Прежде всего, почему не прекращено варварское оголение берегов? Партизан Григорьев жалуется, что в последние годы деревню постигают наводнения. Не нужно большого ума, чтобы понять причину. Вода скатывается с обнаженных гор, как с голых досок наклоненного стола, и затопляет долины. Преступно рубить лес так, как рубили его деляги, думавшие не о государстве, а о собственной выгоде: получить под шумок спасибо там, где они подлежат суду, как преступники... И почему не затребованы тракторы?

— Потому, Николай Степанович, что они не стояли в плане, и затребование их внесло бы беспорядок в общее хозяйство. Страна живет планово, план составлен загодя, нужно уметь работать и добиваться успеха теми средствами, которые тебе отпущены. Я, по крайней мере, понимаю так. У нас привыкли, чуть что, кричать: «СОС! не справляюсь, помогите!» Чуть что, сейчас в обком к товарищу Свиридову... днем, ночью...

Свиридов и Глобусов сидели у маленького складного столика. Шахтерский фонарь взметнул на брезентовую стену желтое крыло света, и казалось, что это во тьме шевелится огромная птица.

— Как будто бы ты и прав, — сказал Свиридов. — Точка зрения правильная: человек должен уметь самостоятельно справляться с поставленной перед ним задачей. В этом честь и доблесть. Но, с другой стороны, Глобусов, страна наша живая и не боится нарушить план там, где это полезно.

...Ночью Свиридову не спалось. Мешал неумолчный шум реки, ровный и вместе с тем многозвучный. Днем шум этот был проще, глуше, точно приглушенный блеском дня, а сейчас он разливался широко и покорял себе всё. Отдаваясь ему, Свиридов думал точно легкими крылатыми взмахами, думал о людях, которые окружали его, о делах, которые делались и которые предстояли, и заснул уже перед рассветом.

Разбудил его Глобусов:

— Николай Степанович, нечто любопытное!..

У клуба под конвоем пограничников расположилась группа китайцев. Свиридов разглядел шестнадцать женщин и двух мужчин. Китаянки в лохмотьях, искусанные мошкой, держались спокойно и даже радостно...

...Недавно в Лахасусе, китайском городке, недалеко от советской границы, появился купец, который стал скупать жен у бедняков. Жена была необходима в семье, но еще более необходимы были деньги, и шестнадцать бедняков расстались со своими женщинами. Купец законтрактовал и несколько мужчин. Всю партию погнали по безлесным сухим маньчжурским сопкам к границе.

Ночью шли в глубоком овраге по дну высохшего ручья; шли тихо в своих мягких туфлях, а вверху сплетались ветвями дубы и клены, орехи и дуплистые черемухи. Люди не знали, в Маньчжурии они или в России, но относились к незнанью равнодушно: они больше не принадлежали себе, они должны были работать на того, кто их купил.

В глуши сопок они стали валить деревья. Кругом было пустынно. Шумели ручьи, шумели ветры, раскачивая тайгу, посвистывая на вершинах сопок... Шестнадцать работниц, двое рабочих и четверо надзирателей, вооруженных маузерами и наганами, жили в двух старых фанзушках зверовщиков. Эти места, по которым некогда хаживали китайские соболевщики и контрабандисты, хорошо были известны четырем вооруженным. Казалось, они были хозяевами этих лесов и гор. Спокойно они наблюдали, как женщины пилили, рубили и валили. Мужчинам они сообщили, что через неделю по оврагу подойдут лошади и коровы, чтобы увезти добычу за границу.

— В наш город Лахасусу, — сказал старший вооруженный, с плешью на темени.

На третий день вечером пограничники обнаружили ущелье. Все новые и новые их тени скатывались с западного увала, отрезая путь к отступлению.

Двое мужчин, работавшие у фанз, точно ждали появления русских: вместо того, чтобы бежать или сопротивляться, они пошли к ним навстречу, подняв руки, показывая мозоли.