Концессия

Он посетил Чукотку, потом Командоры. Потом спустился вдоль побережья Камчатки. Он вез водку и товары: консервы, зеркальца, ружья. Печенье и конфеты в ярких радужных упаковках поражали туземных охотников и рыболовов. За зеркальце они отдавали соболиную шкурку. За банку спирта — что угодно.

Вот в этой самой бухте, в которой он стоит сейчас, он узнал настоящее счастье.

Счастье удачи, счастье могущества. Что может быть выше этого? Он принял на шхуне владельца большого оленьего стада и добычливого охотника Укуна. Первые встречи были немногословны: Джон плохо знал тогда местные языки.

Но они поняли друг друга без слов: они сидели над сокровищами, привезенными из Америки, и Укун соображал, сколько нужно соболей для приобретения всего.

Сам он соболиные шкурки не ценил ни во что. Легкий, бесполезный и совсем не теплый мех! Про себя он думал: как глуп американец, отдающий сокровища за пустяшные шкурки. Вот если бы он потребовал оленя или собаку!

Укун увез с собой пятьдесят банок спирта.

Он увязывал их на нарты и щурился на солнце.

— Я теперь знаешь кто? — спросил он младшего брата. — Я теперь царь. Исправник беднее меня.

Укун любил почет, уважение и славу. Он устроил пир. Он дал всем попробовать содержимое банок.

И все поняли, что он могучий человек. А могучему человеку нужно подчиняться и служить. И ему понесли соболей.

В марте шхуна покинула берега Камчатки. Владелец ее не был больше неудачником. С сигарой во рту, в клеенчатой шляпе, он стоял на палубе, широко расставив ноги. Будущее было перед ним, и он был его хозяином.

Много пережил он за тридцать лет. Он узнал русских и туземцев.

Губернатору Камчатки он поднес однажды ценные подарки: пианино для дочери, граммофон для жены, а для его превосходительства три двустволки: 24, 16 и 12 калибров. Богато отделанные золотом, они вызвали восхищение губернатора, плохого охотника, но страстного любителя ружей.

Джон получил разрешение торговать по всей Камчатке. И он уже законно торговал водкой и спиртом.

Джон разбогател.

Теперь он мог посылать на Камчатку десятки шхун, но он посылал только одну-единственную — «Старого Джона» — и плавал на ней сам. Он не поручал своего дела никому.

Он был так богат, что вообще мог отказаться от плаваний и торговли. Но зачем отказываться от радостей, которых не заменит ничто?

Камчатку он считал своей. Русская администрация, русский флаг?! Страна принадлежит тому, от кого зависит ее население.

Население Камчатки зависело от Старого Джона. Оно не могло обойтись без его водки.

Укун умер.

Это был крепкий человек, но и крепкий человек не вынес непрестанного пьянства.

Ближайшие его родственники умерли по той же причине. Между тем отношения между оставшимися и Джоном постепенно портились. Охотники хотели получать спирта не меньше прежнего, однако сами приносили шкурок все меньше.

— Зверя стало меньше, — говорили они.

Возможно, зверя стало меньше, ему ведь не давали пощады, но верно было и то, что сами охотники стали хуже: спирт не содействовал меткости глаза и выносливости тела.

Но тем не менее всего еще было много: и охотников, и зверя, и Старый Джон благополучно продолжал царствовать.

В России началась революция. Джон ею мало интересовался. Социальные идеи никогда не трогали его.

Во время интервенции на Дальнем Востоке Джон сделал своей резиденцией укромную бухту Черного Медведя.

Однажды утром в бухту вошла незнакомая шхуна.

Она тоже была серой окраски, она тоже была моторная и двухмачтовая, она тоже легко разрезала воду, и Старый Джон невольно залюбовался ею. На корме ее полоскался японский флаг. Этому обстоятельству Джон не придал никакого значения.

Две шхуны стояли теперь в бухте, две легкие, стройные шхуны. Но какое дело Джону до японца? Кого он мог бояться в этой стране?

Сотни охотников должны были ему за водку, патроны и зеркальца. Ему понесут они пушнину, а не кому-либо другому. Он ждал к себе визита шкипера новоприбывшего корабля, но визита не последовало.

Со шхуны сошли японские солдаты, невысокие, широкоплечие, с короткими карабинами, в мундирчиках хаки и желтых байковых обмотках.

Солдаты не понравились Старому Джону. Однако и солдатам он не придал особенного значения.

На третий день на берегу появились охотники. Забелели палатки по песчаному круглому, точно вырезанному берегу бухты.

К этому времени Старый Джон был тоже на берегу. Брезентовый навес защищал его спирт, порох, фаянсовые миски и фетровые шляпы. Фетровые шляпы в последние годы неожиданно получили распространение на Камчатке. Причина была простая: владелец фабрики фетровых шляп породнился со Старым Джоном, и Старый Джон решил дать ему долю в своих барышах.

Он вышел навстречу к своим подданным. Он не обратил внимания на двух японских солдат, которые двигались наперерез ему. Они встали перед ним и вскинули винтовки с примкнутыми штыками-ножами.

— Что такое? — спросил Джон.

Но солдаты смотрели на него, вытаращив глаза, и целились в его живот ножами.

Старый Джон нахмурился и сделал шаг вперед. Штыки уткнулись в живот, а солдаты выкатили глаза, и он понял, что сейчас японцы просто-напросто его проткнут.