Концессия

Скользнув мимо лесовоза «Красин», поглощавшего осиновые чурки для японских спичечных фабрик, шампунка причалила к набережной сада «Италия».

Филипповский дом — легкая деревянная коробочка — стоял через дорогу. Мимо забора бежал холодный ручей — остаток древней роскоши, когда на Чуркине были тайга, реки и серебром отливали водопады.

Невысокий жилистый человек окапывал в цветнике клумбы.

— И это называется главный оператор! — воскликнул Береза. — Мир может стать дыбом, а он сажает цветы!

Филиппов жал им руки. Ладони его были горячи от работы. Умные глаза блестели.

— Петр Петрович, ведомо ли тебе, что завтра в сопровождении господина депутата парламента приезжают японские рыбопромышленники?

— О приезде мы извещены, — отозвался Филиппов. — Японцев мы встретим с почетом и запечатлеем на пленке для удовлетворения любознательности граждан Союза и для удовлетворения честолюбия гостей... А вот скажи, когда приедут Гомонова и Панкратов?

— Гомонову и Панкратова ты тоже хочешь на пленку?

— Не беспокойся, товарищ Береза, я интересуюсь ими не как любитель сенсаций: Вера Гомонова моя давняя ученица.

Он поднял лопату, оглядел ее сверкающий клин и вдруг броском рассек лежавший у ног черный влажный ком: оператор еще не остыл от труда.

— Земледелие! — сказал он, вскидывая брови и собирая лицо в сложную систему складок и морщин. — У меня тема для культурфильма — показать земледелие от первого лепета где-нибудь у нанайцев или удэ до исключительного мастерства Китая, до наших гигантов — совхозов! Необозримые степи, колонны чудовищ-тракторов и не только днем, но и ночью... ночь, факелы...

Из-за дома вышел китаец.

— А здрастуй, — подал он руку Березе и стал набивать крохотную металлическую трубку.

— Как работай, Чун?

— Мало-мало работай...

Большой палец с кривым хищным ногтем придавил табак. Изо рта курильщика потянулся голубой дымок. Чун внимательно посмотрел на русских и на клумбы. По его мнению, русские мало смыслили в земле. Огороды у них не приносили овощей, как у китайцев, в течение всего теплого времени года: дадут редиску, лук — и стоят до зимы под сорными травами. А хлебные поля? Русским всегда некогда полоть их!

Чун презрительно чмокнул губами и вздохнул.

— Цветы буду сажать, — пояснил Филиппов.

— Можно... цветы хорошо, — согласился старик.

Решив, что он достаточно постоял с русскими и теперь, не нарушая вежливости, может идти по своим делам, Чун неторопливо двинулся к калитке. Посмотрел на бухту, на город, тонувший в солнечном мареве, и присел за калиткой на корточки. Солнце прильнуло к его спине и плечам. Старик закрыл глаза и отдался истоме.

— Загляни в его фанзушку, — посоветовал Береза Трояну.

— А что?

— Заранее не могу обещать, а на всякий случай загляни.

Фанзушка прислонилась к забору в конце огорода, низенькая, глинобитная, с крышей из ржавых железных листов.

Внутри Троян сначала ничего не увидел. Было пестро от солнца и теней, пахло душистым дымом, соленой рыбой, черемшой, но через минуту он различил земляной пол, каны[1] вокруг стен, некрашеный стол посредине и большой котел, вмазанный в низкую печь.

В углу на цыновке он увидел китаянку в европейском платье, согнувшуюся над европейской книгой. Женщина посмотрела на него. Несколько секунд они точно изучали друг друга.

— Вы читаете русскую книгу? — удивился Троян. — Это здорово!

Он сел рядом и смотрел на женщину с радостным изумлением.

— Книжка хорошая, — заметила она.

Троян пожал плечами.

— По-русски вы говорите тоже здорово. Никогда не встречал во Владивостоке такой китаянки. Вы что же, Чуна жена?

— Дочь.

— И живете здесь?

— Живу здесь.

— Учитесь?

— Учусь.

— Кореянок приходилось встречать... они с охотой учатся. У китайцев другие обычаи.

Девушка сказала просто:

— Все меняется.

— Алексей! — донесся голос Березы.

— Как ваше имя?

— Наташа.

— Это ваше настоящее имя?

— Нет.

— Алексей! — донеслось снова. Троян поднялся:

— Товарищ зовет. А как ваше настоящее китайское имя?

— Хот Су-ин.

— Ну, вот видите. На Та-ша — хорошо, но и Хот Су-ин не хуже. — Он засмеялся. — Пока, досвиданья. Мы еще увидимся.

Он нашел Филиппова и Березу у калитки.

— Что случилось, Павел?

— Мне пора отбывать в техникум... Ну, что, как фанза?

— Послушайте, друзья, — раскинул руки Троян, — там в фанзе любопытный человек сидит.

— Небось, тема для целой поэмы? — сощурился Береза.

— И для поэмы, и для очерка. Человек изумительный. Во-первых, лицо. Красивое лицо, глаза очень хороши. А во-вторых, говорит по-русски не хуже меня...

Филиппов закурил трубку. Вдохнул дым, посмотрел на далекие сопки и сказал негромко, сквозь дым:

— А вы умеете увлекаться и удивляться. Это хорошо. Поэт должен уметь непрестанно удивляться. Не удивишься явлению, не зажжешься от него — и ничего не выйдет.

СОМНЕНИЯ ТОЧИЛИНОЙ

Свою группу Береза нашел в библиотеке, в небольшой комнате, тесно заставленной шкафами, с круглым столом посредине, со стеклянным фонарем вместо потолка.