Концессия на крыше мира

Все усилия медицинского персонала вернуть Дунбею сознание оказались тщетными. Врач с минуты на минуту ждал смерти.

Эди была почти невменяема.

Киссовен, не теряя присутствия духа, занялся выяснением вопроса, каким путем попал Дунбей на электрическую станцию.

Его спокойствие, уговоры Соколова и Клавы подействовали на Эди, и она постепенно, вначале бессвязно, затем последовательно, рассказала им о событиях предыдущего дня.

Эди хорошо помнила последние слова Дунбея: «Я сейчас же должен разыскать Киссовена или Соколова. Евразии грозит серьезная опасность! Завтра теллит будет за пределами Евразии. Нужно принять меры сегодня же!»

Стало очевидно, что Дунбей, разыскивая Киссовена и Соколова, побывал во всех частях и цехах концессии. На электрической станции, по-видимому, второпях, он задел передаточный вал, и это стало причиной его гибели.

Теперь он лежал на операционном столе без сознания, и, увы, не было надежды на то, что он сможет когда-нибудь сообщить Киссовену или кому-нибудь другому, что именно грозит Евразии.

Киссовен был в глубоком раздумье.

«Завтра теллит будет за пределами Евразии».

Он вспомнил секретную беседу, которую он вел 19 января с председателем ЦИК Евразии Соммером по поводу случайно подслушанного им разговора между Мак-Кертиком и Дунбеем.

Он сам горячо ратовал за утверждение концессионного договора. Он рассчитывал тогда не только на превосходство научных сил Института имени Рыкова, но и на то, что Мак-Кертик преувеличивает значение теллита.

И где же гарантии, что Памир — единственное месторождение теллита?.. Что, если Мак-Кертик обнаружит еще где-нибудь теллитоносные породы, и Евразия вовсе будет лишена возможности иметь теллит?!

Несомненно, концессионный договор необходимо было заключить!

«Да-а теллит сегодня будет вывезен в Америку!»

Но что предпринять, чтобы предотвратить несчастье, виновником, хотя и косвенным, которого может оказаться он, Киссовен?

Единственный человек — Дунбей, который мог бы разрешить все его сомнения, но он был при смерти и не мог произнести ни слова.

Киссовен пробыл два часа подряд у постели Дунбея.

Напрасно.

Состояние Дунбей не изменялось.

Киссовен находился еще около Дунбея, когда в больницу прибыл Мак-Кертик.

На лице американца было написано волнение. Он внимательно расспрашивал врача о состоянии Дунбея и выразил сожаление, что Дунбей не сможет уехать с ним вместе в Америку.

Мак-Кертик видел Эди у постели больного. Но у него не нашлось ни одного слова для убитой горем дочери.

— Мистер Киссовен, мне уже удалось сегодня окончить очистку последней партии теллита, поэтому я через полтора часа выезжаю на неделю в Америку, — обратился он к Киссовену. — Нам необходимо сейчас же пройти в лабораторию и закончить сдачу и прием теллита.

Киссовену стоило огромных усилий подавить свое волнение. Он молча поклонился.

Только сейчас он понял, что благодаря потерянному времени, проведенному около Дунбея, и тому, что Мак-Кертик ускорил производство на день, он лишен возможности снестись с ЦИК по поводу применения декрета о революционной целесообразности для задержки теллита.

Эди, подавленная горем, оторвала на минуту взгляд от Дунбея и повернулась к Мак-Кертику.

— Папа!.. — прошептала она еле слышно.

Мак-Кертик не произнес ни слова в ответ. Он только вторично обратился к Киссовену:

— Прошу вас, мистер, — и вышел.

Киссовен вынужден был последовать за ним.

У больного остались только Эди и Клава.

Соколов и Киссовен вернулись на минуту и, уговорившись с врачом, что каждое слово, произнесенное Дунбеем хотя бы в бессознательном состоянии, будет записано, снова ушли.

Через сорок минут, в одиннадцать часов дня, Мак-Кертик выехал из Адагаде.

Тридцать грамм теллита очутились за границами Евразии.

Мак-Кертик во время процедуры приема теллита дважды посылал Кингуэлла в больницу справляться о состоянии здоровья Дунбея.

Киссовену показалось, что заботы Мак-Кертика носят скорее издевательский, нежели доброжелательный характер. Особенно резко он почувствовал это тогда, когда Кингуэлл, возвратившись, холодно отрапортовал:

— Без изменений.

А профессор в ответ только кивнул головой.

«Но это мелочь», — думал Киссовен.

Его мучила другая мысль. Эта мысль вонзилась в мозг и сверлила:

«Евразии грозит серьезнейшая опасность. Теллит за пределами Евразии…»

«Скорее, скорее в Москву», — решил он.

XIX ТЕЛЛИТ В «САНСУСИ»

Элиас Морган не обращал внимания на недоумевающие взгляды почтенных генералов. Он не разъяснил ни одним словом свое распоряжение, идущее как бы вразрез с первоначальным планом скорейшего разгрома стачки.

Привычный ответ секретаря по финансовой части: «Есть!» прервал тишину лишь на миг.

Молчание снова легло тягостным, зловещим грузом на зал.

Военные насторожились. Понять смысл распоряжения Моргана было слишком трудно.

Во всяком случае, ясно, что рабочие празднуют победу.

Еще не было случая, чтобы Морган сдался без ожесточенной борьбы. А здесь это было очевидно для каждого — уступка была слишком велика.