И так это показалось мне заразительно, что я изо всех моих детских оставшихся сил заорала:
– Маша! Что ты тут разбила?
Бабушка, судя по всему, подоспела как раз вовремя. Голова моя закружилась, и, проваливаясь с табуретки в какую-то сладкую дремоту, я ощутила, как ее руки подхватили меня, и услышала громовой хохот великана:
– Судя по всему, постсоветская конфетная промышленность по инерции еще наливает в настоящий шоколад настоящий ликер!
Очнулась я в гробовой тишине в своей постели. Горел зеленый ночничок, рядом на стуле клевала носом Зинаида Степановна.
– Ба-буш‐ка! – заорала я, внезапно испугавшись этой тишины.
Зинаида Степановна аж подскочила.
– Тихо, тихо, деточка! Слава богу, очнулась! Нету бабушки, гулять все уехали. Спи, деточка, спи, мое в чужом пиру похмелье…
И я, не в силах противостоять ее ласково‐воркующему голосу, снова закрыла глаза и поплыла в пустоте, где рядом со мной летела Моя Тетя в развевающейся по ветру фате, Мой Теперь Уже Дядя, крепко держащий за руку Мою Тетю, Бабушка с блюдом в руках, великан, который все пытался меня догнать и всучить мне очередной цветок из апельсина. Все мы выпорхнули из окна девятого этажа нашей квартиры, и за нами стартовали и стартовали все новые и новые незнакомые мне нарядные люди, которые махали руками, как крыльями, и кричали «Горько!». Внизу во дворе стояла пожарная машина с лестницей, которая так и не смогла дотянуться до наших окон, и на ней, держа в одной руке горшок, а в другой – вонючую тряпку, степенно возвышалась Зинаида Степановна.
– О господи! Давно я так не смеялась, – то и дело захлебывалась телефонная трубка во время моего рассказа.
– Понимаете? Бабушка еще долго потом мне выговаривала, что я чуть не испортила все свадебное торжество. Но в конце концов она же меня простила! А Тетя и Дядя вообще об этом не вспоминают, так, как будто этого и не было!
– Ну, ты же все это не нарочно сделала! Ты просто еще совсем маленькая! И за все эти проказы тебя еще можно и нужно извинить! – Женщина на том конце провода вдруг как-то судорожно вздохнула, словно захлебнулась. – Но рано или поздно детки вырастают, становятся взрослыми. И то, что в нежном возрасте было маленькими и невольными шалостями, бывает, превращаются у них в большие умышленные подлости… Которым нет и не может быть прощения!
– Как так? – изумилась я. – Почему?
– Потому что если все-все прощать, то подлость весь мир захватит, – жестко произнесла трубка. – И тогда таким очаровательным фантазеркам, как ты, совсем негде будет жить. Так мы будем звонить в милицию или нет?
И тут в прихожей щелкнул замок.
Я уронила трубку и побежала к двери. Усталый, сонный и мокрый Бим прошлепал мимо меня к своему месту и не лег, а буквально упал на него, словно в изнеможении. У Бабушки было бледное, переполошенное лицо.
– Маша! Как ты меня напугала? Я бегу по улице и вижу, что во всей квартире горит свет! Что случилось? Почему ты не спишь?
Я бросилась к ней на шею и снова разрыдалась. Теперь уже от счастья.
– Бабуля, где вы были? Мне было ужасно страшно… Я проснулась, а вас нет… Я подумала, что Бим запросился в туалет, а на улице тебе предложил конфету маньяк… А Биму сахар…
– Господи, какой же у тебя кавардак в голове, – сказала Бабушка, подхватив меня на руки и внося в комнату.
И тут она увидела болтающуюся на проводе телефонную трубку.
– А почему трубка снята?
Я рванулась с рук Бабушки к телефону:
– Тетя, тетя… не надо в милицию… Бабушка нашлась…
– Я слышу, – усталым голосом проговорила трубка. – И очень рада, что все обошлось. Спокойной тебе ночи, девочка!
– Ты же, наверно, человека разбудила. – Бабушка буквально выхватила трубку из моих рук.
Но оттуда уже раздавались короткие гудки отбоя.
– Ну вот… я даже извиниться не успела… А ты же, конечно, номер не запомнила…
Бабушка размотала шарф, поставила на пол сумку.
– Беги в постельку… Я сейчас пальто сниму, переоденусь, руки помою и приду.
Мы с Мишкой юркнули под одеяло и долго-долго слушали, как Бабушка возится в прихожей, тяжело сопя и вздыхая.
Наконец она вошла в мою комнату. Зажгла светивший мягким зеленым светом ночничок с рыбками и села возле меня на край кровати.
– Спи, маленькая…
– Бабушка, а ты?
– И я пойду спать… Устала очень…
– А где ты была?
– На работе.
Я так и подпрыгнула на кровати:
– Как на работе? Разве можно ночью студентов учить?
Бабушка помолчала.
– Нет, Машенька, студентов я больше не учу. Меня сократили… Двадцать семь лет я там хорошо студентов учила… а теперь вот… стала плохо учить…
– Ты? Плохо? Не может быть!
Но Бабушка не ответила, опять глубоко задумалась, а потом сказала:
– Я теперь, Машуля, часто буду уходить ночами. Мне, моя девочка, еще три года до пенсии… Я должна работать…
– А мы с Мишкой как же? – Мне стало отчего-то опять страшно. Даже рядом с Бабушкой.