В какой-то момент, правда, стало интереснее – когда стол у окна чуть-чуть отодвинули, зазвучала музыка и в пустой центр комнаты вышли Тетя и Дядя. Вальс, конечно, получился какой мог. Теперь уже Мой Дядя, старательно глядя себе под ноги, аккуратно и трепетно переставлял свои модельные «корабли» сорок невесть какого размера, боясь отдавить крохотные ножки своей Теперь Уже Жены, а Тетя, счастливо улыбаясь и одновременно досадливо морща нос, явно была озабочена проклятым «золушкиным башмачком», который скользил с ее пятки на каждом развороте. Я поэтому, пролезши под столом по многочисленной и разнообразной обуви сидевших, попыталась к ним пристроиться, чтобы на всякий случай опять подхватить розового предателя и водрузить его на положенное ему место, но откуда-то снова взялась Бабушка, схватила меня за руку и увела на кухню.
– Машенька! Сейчас все пойдут танцевать. Места мало. Тебя же затопчут! Посиди здесь! Кушать хочешь?
Чего я точно не хотела, так это кушать. Ибо все взрослые, которые старательно и однообразно выведывали у меня имя, возраст и будущую профессию (иногда, правда, для разнообразия спрашивая, умею ли я уже читать), после моих не менее монотонных ответов просто считали своим долгом вручить мне то кусочек колбаски, то огурчик, то бутерброд с икрой, переданной Мамой с Севера, которую я ненавидела всей своей детской душой, и с чистым сердцем относила счастливому таким подарком Биму.
– Ну, тогда посиди здесь или в своей комнате поиграй. Такой хлопотный день, так много людей…
И Бабушка загремела чем-то на плите, перекладывая в очередное блюдо что-то очередное и ароматно дымящееся.
– Тебе чайку налить? – уже убегая в комнату с занятыми блюдом руками, спросила она.
– Да-а‐а… – чтобы что-то сказать, ответила я. Мне было так скучно, что не хотелось даже чаю.
– Налью, налью, налью, бегите! – в кухню ворвалась Зинаида Степановна с горой тарелок в руках. – Бегите! Там вас уже ищут!
Бабушка стремительно унеслась, а Зинаида Степановна плюхнула в мойку принесенную пустую посуду, обтерла руки о передник и взялась за чайник.
– Тебе сахарочек положить, детка?
– Не-е‐е‐ет…
– Ну, ладно, ладно… на тебе чашечку. Смотри, если горячий, подожди. А я сейчас… сейчас к тебе приду, – захлопотала Зинаида Степановна, в свою очередь, накладывая в чистое блюдо что-то из другой кастрюли. – Я сейчас, сейчас, вот только отнесу гостям.
И она тоже убежала.
Чай был горячий.
Делать было решительно нечего.
В комнате орали и топали, смеялись и пели. Время от времени мимо кухни в ванную или в туалет пролетал кто-нибудь, возбужденный, разгоряченный и красный, на ходу бросая:
– Машунька, привет! Ты тут скучаешь?
– Да-а‐а‐а, – тянула я, подперев голову рукой и глядя в чашку.
– Ну, ничего, ничего! Посиди, отдохни и иди к нам! – неизменно повторял каждый на обратном пути.
Какое-то время это меня развлекало: угадывать, то же самое скажет следующий бегущий в туалет или же какие-то слова поменяет? Но потом опять стало скучно.
Чай остыл. Я его попробовала и пожалела, что не попросила Зинаиду Степановну положить сахар. В комнате опять орали «Горько!» и долго-долго чему-то аплодировали.
Чай был противно теплым. Требовалось что-то, что скрасит мне одиночество и его горьковатый вкус.
Я раскрыла холодильник.
Почти все полки опустели, и только внизу над овощным ящиком, на стекле ровной стопкой стояли коробки с конфетами. Я наугад потянула одну из них.
Какое-то время я боролась с красивой ленточкой, которой она была перевязана, а когда открыла крышку, в золотых гнездышках лежали ровные шоколадные шарики.
Недолго думая, один из них я отправила в рот. Шоколад подтаял, во рту стало перекатываться что-то круглое, и язык защипало. Я вытащила изо рта это нечто круглое, и оказалось, что мне попалась… целая вишня!!!
Это был праздник души. Вишню я любила очень. Поэтому мое наслаждение не портило даже то, что с каждой вишней язык отчаянно загорался чем-то жидким и остро пахнущим. Но я решила эту проблему: после каждого шоколадного кругляшка я глотала горький чай и одна горечь гасила другую.
Вскоре коробка была наполовину пуста, а чай у меня кончился. Почему-то очень захотелось спать. И одновременно танцевать.
Музыка как раз гремела в большой комнате, и я поплелась было туда. Но, заглянув в двери, от этой идеи отказалась: там было душно, парко, накурено и света белого не видать от отплясывающих в центре между столами тел.
Почему-то сильно кружилась голова. Держась за стены, я вернулась на кухню. Предательски подгибались ноги, глаза закрывались, и одновременно внутри меня закипало какое-то безбашенное веселье.
Следовало подкрепиться, чтобы не упасть.
Я засунула за щеку еще один шоколадный кругляшок, подставила табуретку, дотянулась до чайника, но вода из него почему-то пролилась мимо чашки. А сама чашка покачнулась и с печальным звоном, словно в замедленной съемке, достигла пола и разлетелась на кучу мелких осколков.
Из комнаты грянул дружный хор: