Контур человека: мир под столом

Время от времени дяденька, сопя в усы, зачем-то покачивал все, что он успел собрать к этому моменту. На мой немой вопрос – а я вопросительным знаком торчала у него за спиной все время, пока он работал, – объяснил, что проверяет, прочно ли «затянуты» эти самые болты.

– Если скрипят – значит, болтаются. Надо подкрутить, иначе вся конструкция будет непрочной!

Получалось, что если я отчетливо слышу скрип при каждом своем движении, то все сладко спящие в этих кроватях в опасности и могут упасть? Куда же смотрят все эти взрослые? Хотя что с них возьмешь – они же женщины и не знают того, что рассказывал мне бывалый мастер!

И я стала лихорадочно шарить по карманам пижамы: что же у меня в них есть такого, что помогло бы мне эти проклятые болты «затянуть»?

Теперь уже я точно не вспомню, что это было и, главное, как эта маленькая железка ко мне попала. Важно другое: она идеально вставлялась в прорезь стальной шапочки. Довольно быстро я, как мне казалось, закручиваю один болт (удивительно, но это было совсем нетрудно, а тот мастер, что собирал шкаф, почему-то краснел и крякал от натуги и довольно часто ходил «на перекур»!) и принимаюсь уже за второй, как вдруг первый сам собой вываливается мне на одеяло. За ним катится тоненькое стальное колесико, которое было надето на его шейку. Я, боясь потерять его в складках пододеяльника, делаю стремительный рывок, и… тут слышится довольно громкий треск.

Конструкция качнулась и поплыла, плоскость подо мной сперва почему-то складывает меня пополам, а потом я вместе с одеялом, подушкой и матрасом проваливаюсь в какую-то пропасть, и сверху на меня падают чужие подушки, одеяла и… спящие дети. К дикому хрусту ломающихся планок и реек постепенно прибавляются сперва вопли тех, кто проваливался, не успев даже проснуться, а потом – шумная истерика прибежавших нянечек и воспитателей.

Из-под завалов меня извлекают последней. На месте сооружения «экономящего место» – куча дров, а все проснувшиеся и непроснувшиеся плачут, рядком выстроенные прямо в пижамах вдоль стенки, и нянечка, строго покрикивая в ответ на стоны и охи, мажет им зеленкой расшибленные лбы и коленки. Меня тоже ставят в этот ряд и тоже мажут. Но я не реву, я предельно спокойна, потому что должна доложить о крушении всю правду. Ведь только я знаю, почему это случилось и, главное, как это починить! Все это время выпавший болтик и надетую на него тоненькую шайбочку я крепко сжимаю в своем кулачке, чтобы отдать воспитательнице. Только она может не потерять его до прихода того самого дяди-мастера, который вкрутит этот болтик туда, куда нужно, прочно и навсегда, так же, как в Бабушкин шкаф, который стоит у нас дома как крепость, и его до сих пор никто не может даже сдвинуть с места.

Наша воспитательница сидит на детском стульчике возле аквариума, смешно свисая с него по краям своими широкими боками, и, держась одной рукой за сердце, другой капает в стаканчик с водой какую-то вонючую жидкость из темного пузырька.

Растирая по лбу еще не высохшую зеленку, я храбро подхожу к ней и протягиваю болтик.

– Подожди, – отмахивается она, шевеля губами, – со счета собьюсь.

– Его надо не потерять… Это он виноват. Он открутился, – настаиваю я.

Воспитательница поворачивается ко мне, и глаза ее округляются:

– Ты? Ты выкрутила болт? Ты, паршивая девчонка, ты понимаешь, что натворила?

– Неправда! – кричу я. – Он сам выкрутился! Его плохо вкрутили, и я хотела его закрутить! Возьмите! Бабушка позовет нашего дядю-мастера, и он все починит! Этот болтик самый главный, его надо не потерять!

…Стоит ли говорить, что, удержавшись в этой группе только за счет Бабушкиных дипломатических способностей, все оставшиеся месяцы, которые мне довелось в ней провести, я спала только на специально принесенной раскладушке у аквариума?

Но в этом были свои преимущества: рыбы – настоящие друзья, они умеют молчать!

И о том, как удобно весь тихий час рисовать, положив бумажку на пол и свесившись с раскладушки, поскольку дежурящая в группе воспитательница загорожена от меня всей махиной восстановленной спальной конструкции. Главное – не пыхтеть самой и, заслышав малейший шум, успеть быстро задвинуть листочек и карандаш поглубже, туда, где под весом моего тела брезент провисает до самого пола, натянуть одеяло на голову и замереть.

Рыбы безмолвно таращились на то, как совершенно безнаказанно я подкрадывалась и заплетала косички спящей на втором ярусе Юле – у нее такие длинные волосы, что всегда свешиваются с подушки. А потом, когда все просыпались, забавно было наблюдать всеобщее изумление: ложилась Юля с распущенной гривой, а встала, как узбечка, с двадцатью пятью маленькими «змейками», торчащими на голове в разные стороны. И главное – ничего, кроме пользы! Ведь воспитательница всегда жаловалась, что Юлины буйные «патлы» тяжело расчесывать.