Контур человека: мир под столом

В тот день я нашла Барби в умопомрачительном свитере и очаровательной короткой юбочке лежащей в углу игровой комнаты на полу. Но стоило мне ее поднять, как одна рука у нее отвалилась и безвольно повисла, удерживаемая только рукавом.

Я страшно испугалась и понесла куклу воспитательнице:

– Марьстепанна! Марьстепанна! Кто-то оторвал руку нашей Барби!

– Как она у тебя оказалась? – строго спросила Марьстепанна.

– Я нашла ее на полу в игровой.

– Неправда, – стальным тоном сказала Марьстепанна. – Кто разрешил тебе ее взять? Я дала куклу Лене, только ей, и больше никому!

– Но я не забирала ее у Лены! Я даже не просила! Барби лежала там, в углу…

– Хорошо, – все так же строго сказала Марьстепанна. – Не трудись врать, сейчас мы все узнаем! Леночка! – Тут тон ее заметно смягчился, а черты лица разгладились. – Поди-ка сюда, детка!

Лена подошла и тут увидела Барби на столе у воспитательницы. Огромные ее ясные голубые глаза наполнились слезами, губки набухли, и первая полновесная капля сползла по бледной атласной коже щеки.

– Леночка, как Барби попала к Маше? Я ведь доверила ее только тебе!

Леночка опустила глаза и вслед за первой каплей на щеке показалась вторая.

– Ты не плачь, пожалуйста, тебя никто ни в чем не обвиняет, – смягчилась Марьстепанна. – Скажи, у тебя ее отобрали?

Лена взмахнула ресницами, и теперь уже новые капли, набирая скорость, заструились по ее щекам.

– А кто? Маша?

Слезы теперь бежали безостановочно, но Лена по-прежнему молчала и смотрела в пол.

– Леночка, детка, это прекрасно, просто очень благородно с твоей стороны, что ты не хочешь ябедничать на подружку! – заливалась Марьстепанна. – Но пойми и меня – я должна знать правду!

Все так же безмолвно рыдая, Лена сильно побледнела и отвернулась, словно стесняясь своих неудержимо льющихся слез.

– Вот видишь, Маша, в какое неловкое положение своей ложью ты поставила и меня, и Лену! – снова леденея, сказала воспитательница. – Леночка, не плачь, я сейчас накапаю тебе успокоительных капелек. А ты, Маша, отправься, пожалуйста, в угол, сегодня же я буду разговаривать с твоей бабушкой! Я так от тебя устала!

И когда через пять минут абсолютно спокойная и сияющая Лена проходила мимо моего угла, я, не выдержав, тихо прошипела ей вслед:

– Дура!

Она обернулась, и на ее спокойном, умиротворенном лице засияла солнечная, искренняя улыбка.

«Так вот оно что! – вдруг догадалась я. – Наверное, дело-то в лице! Оно у меня какое-то неправильное! А те, у кого есть какие-то правильные лица, те всегда для всех остаются хорошими!»

И тут мне пришло в голову, что этот секрет был давно известен и воспитательницам, которые на каждой прогулке то и дело доставали из кармана пудреницу или зеркальце, чтобы подправить шапку или взбить челку, и Бабушке, и Тете, и даже Маме! Бабушка вообще никуда не выходила, не накрасив ресницы, губы и не напудрив нос, даже когда, уложив меня спать, после программы «Время» собиралась в темноту выгуливать Бима. Тетя по утрам перед работой подолгу пела в ванной, выпархивая оттуда совершенно незнакомой, сияющей, с алыми губами и огромными глазами, подведенными чем-то зеленовато-синим и оттого светившимися, как автомобильные фары на ночной дороге. В такие моменты она была удивительно похожа на тех тетенек в телевизоре, которые в одних купальниках с такими же, как в театре от пальто, номерками на руке зачем-то послушно ходили по кругу, а потом, старательно улыбаясь, долго стояли, отставив одну ножку в сторону и уперев руку в талию. Я, кстати, всегда думала, что ту корону, которую надевали на одну из них, должна носить только моя Тетя! Именно такой диадемы не хватало моей любимой Свете, чтобы окончательно стать похожей на мою любимую «Белоснежку».

Ну и, наконец, Мама! В те недолгие дни, которые она, уставшая и поблекшая от своего Севера, проводила в Москве, зеркало и многочисленные щеточки, кисточки и пуховки совершали с ее лицом просто подлинное чудо. Оно становилось совершенно другим, подчас даже незнакомым! Не менее четырех часов проводила моя Мама у зеркала, старательно его «рисуя»! Но зато каков был результат!

Она нравилась буквально всем! С ней неожиданно заговаривали совершенно незнакомые дяденьки, дарили ей огромные букеты цветов, абсолютно бесплатно подвозили на каких-то новеньких, блестящих, бесшумных автомобилях, не забывая при этом и обо мне: каждый из них считал своим долгом припасти для меня конфету, шоколадку, куклу или хотя бы купить мороженого.

Самым понимающим ситуацию был Дядя Валера, который, прождав нас однажды в зоопарке те самые четыре часа, не только не рассердился на Маму, но и купил мне намотанный на палку огромный розовый факел сладкой ваты. Будучи владельцем сразу двух машин – легковушки и гигантского грузовика, колесо которого было выше Маминой головы, – он просто поражал мое воображение тем, что обещал обязательно подарить мне такой же.