Наконец этот проклятый мост кончился. Подгоняемые издевательскими шлепками ветра, который теперь почему-то бил нам только в спину, мы буквально подкатились по все сужающейся дорожке к нескольким стоящим крытым грузовикам, возле которых кипела огромная толпа народу, подпитываемая все новыми и новыми прибывающими с моста.
У трех машин были откинуты задние борта, и в кузове каждой дежурило по две добротно укутанные женщины. Толпа же, размахивая над головами какими-то бумагами, до того плотно обнимала машины, что рисковала бы их перевернуть, если бы потоки напирающих людей не были встречными. Главной целью каждого было, активно толкаясь и работая локтями, «догрести» до откинутого борта и ценой немыслимых усилий по отпихиванию других тянущихся рук подать-таки свои бумаги одной из женщин. Под ногами у взрослых копошились разновозрастные дети, которых, после изучения женщиной соответствующих бумаг, взрослые вздергивали вверх над толпой, после чего женщина кому-то в глубину и темноту кузова подавала какую-то бумажку, и оттуда через какое-то время меланхолически-спокойный мужчина с сильно помятым лицом выносил и буквально ронял в толпу какие-то пакеты, свертки и коробки.
Белая коляска затормозила у самой кромки людского волнующегося водоворота, и тут Бабушка совершенно неожиданно поздоровалась с ее «хозяйкой», как со знакомой:
– Господи, как же вы сюда с этим танком на метро-то добрались?
– Ничего, Людмила Борисовна, – легко ответила «серая куртка». – Пришлось, а что делать? Ее же выкармливать чем-то надо, у меня молока-то не было… А они мне тут смеси дают… их же нынче днем с огнем не сыщешь.
Бабушка окинула оценивающим взглядом «поле битвы».
– Туда и подойти-то страшно… что они все никак по-человечески это организовать-то не могут? Как ни приедешь – все в бой.
– Людмила Борисовна, пусть Маша держится за коляску, так мы ее из виду не потеряем, – предложила «серая куртка». – Идите вы первая. Как Машу надо будет показать, махните мне, я ее подниму. А потом вы постоите, я пойду. А то ведь и ее в толпе затопчут, и мне коляску перевернут.
– Хорошо. Тогда мы после всего вас дождемся и вместе домой поедем – я вам помогу.
Разговор этот я слышала, но вглядываться, с кем Бабушка ведет беседу, мне было недосуг. Во‐первых, я уже устала так, что не держалась, а просто висела на коляске. А во‐вторых, не отрывая глаз от лица прочно вписанного в рамку козырька коляски пупса, я решала эту самую головоломку, которая застигла меня на половине того клятого моста: почему ребенок такого странного цвета? Может, он болен? А может, он не настоящий?
Но ребенок был вполне себе живой и, как только Бабушка зацепила мою руку за борт, вдруг сморщился и совсем взаправду начал хныкать. «Серая куртка» достала носовой платок, утерла ему нос, потом из-под плотно застегнутого кожуха возникла бутылочка с водой. Бронзовый пупс вполне с аппетитом почавкал соской, снова был утерт, и в этот момент земля ушла у меня из-под ног, и я увидела все происходящее словно с горы.
Где-то там, у одной из машин, плотно притиснутая к откинутому борту, активно жестикулировала и что-то кричала, показывая на меня, моя Бабушка. Женщина на машине, размахивая руками, покраснев от натуги, тоже орала… на мою Бабушку, а сбоку какой-то мужчина из толпы, белея от бешенства, что-то яростно доказывал обеим. Над всем этим стоял немыслимый грохот: ветер рвал и хлопал откинутым на кузовах грузовиков почему-то не закрепленным брезентом.
Мне стало очень страшно, я закричала: «Бабушка… не трогайте мою Бабушку!» – и тут же ухнула вниз, снова увидев перед собой странно бронзовую физиономию ребенка, а над собой услышала голос:
– Машенька, ничего… не бойся… сейчас бабушка вернется… сейчас…
И пока я распутывалась с запутавшимися между собой болтающимися своими варежками и пыталась размазать ими по замерзающей физиономии сопли и выступившие от ветра или от обиды слезы, Бабушка, со сбившейся шапкой, встрепанной прической и почти расстегнутым пальто, действительно вывернулась из толпы, таща перед собой, тяжело отдуваясь и фыркая, порванную картонную коробку с чем-то тяжелым.
– Ставьте, ставьте на край коляски, ей ничего не будет, – засуетилась «серая куртка». – У нас ножки еще очень маленькие, сюда не достают.
– Не надо… я так. – Бабушка все же уронила коробку на землю и, тяжело «отдыхиваясь», посоветовала: – Бегите, а то у них там что-то заканчивается… А я пока по сумкам переложу.
«Серая куртка» покопалась в карманах, вооружилась, как и все, кипой бумажек и с ними «наперевес» стала активно ввинчиваться в толпу, а Бабушка, кряхтя, стала перекладывать пакеты и банки по двум прихваченным из дому сумкам.
– Бабушка, бабушка, – решилась я задать вопрос, который мучил меня уже битый час. – Посмотри, пожалуйста, на него… Почему он такого странного цвета? Он что – больной?
Но Бабушке было совсем не до меня.
– Маша… во‐первых, это не он, а она… а во‐вторых, мне не до твоих глупых вопросов… Вот лучше ручку сумки подержи.