Контурные карты для взрослых (сборник)

   — Бояться сил больше нет. Кончился страх. Но и силы кончились — чувствую, что еще одной войны уже не переживу, устал мой ангелхранитель.

   В республике масштабно отмечают день рождения Рамзана Кадырова. На площади гуляет народ, из проезжающей машины раздается автоматная очередь — салют.

* * *

   В центре заканчивается отделка мечети — как говорят, самой большой в Европе. Вечером над ней светится красным неоном «Марша ба Хьо мархи бут» — «Добро пожаловать, месяц Рамадан!». На расстоянии остановки от нее православная церковь.

   У ворот стоит охранник с автоматом, еще один ходит по двору. В храме идет служба, святой отец занят, но удается поговорить со старшей — недоверчивой женщиной средних лет.

   — Большой приход у вас?

   — Да вон, сами же видите — семь человек на службе.

   — Не обижают тут вас?

   — Да пока охрана с автоматами — нет. Уйдет если охрана — стекла в момент выбьют. То окурки на территорию кинут, то еще что.

   Молодые приходят — якобы помолиться и свечки переворачивают, плюют.

   Из припаркованной рядом с оградой машины внезапно раздается чеченская музыка на полную громкость. Староста подбегает к ограде и кричит: «Выключи немедленно, совести совсем нет!» Музыку выключают.

   — Да что спрашивать, сами же видите!

   — Уехать хотели бы?

   — Очень. Но некуда. Мы никому не нужны.

   Из ворот церкви выходит женщина в косынке, быстро надевает большие темные очки, уходит скорым шагом. За мгновение мы успеваем заметить высокие брови вразлет, орлиный нос, смуглую кожу. Приехавшие со мной чеченцы возбужденно переговариваются — неужели чеченка? Нет, говорю, наверное, осетинка. Похожа на осетинку. Православная чеченка — повод для большого скандала, ее семья станет прокаженной, никого из семьи не возьмут замуж, определенные круги могут объявить охоту на нее — объясняли мне когдато.

   Умар не любит, когда вспоминают его прошлое имя. Когдато его звали Олегом — он принял ислам еще в начале девяностых.

   Женат на чеченке, по ковру ползает семимесячная дочь.

   — Как живется сейчас? Да так и живется. Главное — детей поднять, сами какнибудь дотянем…

   Из уст ровесника «какнибудь дотянем» звучит жутковато, но здесь много жутковатого. Знакомый беженец Андрей, осевший в Москве, просит сфотографировать его дом — или то, что от него осталось. Мы ищем указанный адрес, и я честно фотографирую то, что осталось, — осколки кирпичей на фундаменте.

   Возвращаясь обратно, видим толпу — наверное, все еще празднуют день рождения Рамзана. Но нет, утром мы узнаем, что взорвали то ли ветлечебницу, то ли чтото рядом. Трассы обстреливаются до сих пор — сразу после моего возвращения в Москву боевики обстреляют милицейскую колонну во Введенском районе, мы проезжали по этой дороге ночью.

   Перед отлетом меня ведут к Любе, учительнице русского языка, — она преподавала в школе моего друга. Невысокая улыбчивая блондинка, на мой взгляд, лет пятидесяти, усаживает нас пить чай с шоколадкой, которую подарили ученики. В почти пустой квартире — только кровать, дорогой музыкальный центр и многомного кассет и дисков. На экране — запись концерта Далиды, Люба с сыном меломаны, подрабатывают на перезаписи музыки.

   — Конечно, полно проблем! Окна вставили плохо, переделывать надо. Но я тут занимаюсь с учениками, мама Исламчика, Айшат, пробивная такая женщина, добилась, чтобы переделали. Вот, в День учителя вычли по двести рублей — на подарок Кадырову. Нет чтобы добавить — в Астрахани дочке добавили одну тысячу пятьсот. А тут зарплата пять тысяч, и то вычли. В школе премировали при детях только чеченских учителей, а русским — там еще четыре девочки русские преподают — ничего не дали. Ко мне подходят ученики, спрашивают — почему ничем в День учителя не наградили? Разве вы плохой учитель? А что я им скажу…

   — Вот мы с Днем учителя вас поздравим. — Бывший ученик кладет на стол двести рублей.

   — …Страх? Нет, страха нет. Три войны пережила. Почему три? Так мне семьдесят два года, мой хороший, первой была Великая Отечественная. Да как уж я выгляжу — как жила, так и выгляжу. Только отношение ко всему поменялось, поняла стоимость вещей. Зачем иметь шкаф, если его нельзя унести с собой? Главное — аппаратура и кровать, чтоб спать на чем можно было… Конечно, почти все русские уехали, но стали возвращаться потихоньку. Я тоже хотела к дочери в Астрахань, но вернулась. Я сорок пять лет здесь преподаю — еще с распределения. Приходила сегодня, все мальчики из класса хотели, чтобы я с ними круг лезгинки прошла. Здесь у меня положение, меня уважают, а там я никто. Мое место — здесь.

Китя Карлсон

Три части суши

Самый ценный подарок

   Мы все любим получать подарки. Мой первый подарок в Японии был куском мяса.