«И тем не менее неимущие из этих событий извлекли для себя пользу: это – сознание, что революция мирным путем невозможна и что только насильственное ниспровержение существующих противоестественных отношений, радикальное свержение дворянской и промышленной аристократии может улучшить материальное положение пролетариев. От этой насильственной революции англичанина удерживает еще свойственное ему почтение к закону; но при том положении Англии, какое мы обрисовали выше, невозможно, чтобы в скором времени не наступила всеобщая нищета среди рабочих, и тогда страх перед голодной смертью окажется сильнее страха перед законом[3]. Эта революция неизбежна для Англии, но как во всем, что происходит в Англии, эта революция будет начата и проведена ради интересов, а не ради принципов; лишь из интересов могут развиться принципы, т.е. революция будет не политической, а социальной» (1, 498 – 503).
Таков вывод, к которому приходит Энгельс в конце статьи. Попробуем его проанализировать.
Прежде всего очевидно, что опыт, накопленный английским пролетариатом в борьбе, Энгельс описывает не как сторонний, бесстрастный наблюдатель. Нет, он определенно солидаризируется с выводом, к которому пришли неимущие в Англии, – о необходимости насильственной революции.
Далее ясно, что речь идет о революции пролетарской. Эта революция, говорит Энгельс, будет не политической, а социальной. Это противопоставление социальной революции политической является, пожалуй, наиболее характерным показателем перехода Энгельса на позиции коммунизма.
Через год в статье «Успехи движения за социальное преобразование на континенте» сам Энгельс следующим образом будет описывать переход ряда младогегельянцев к коммунизму: «Уже осенью 1842 г. некоторые деятели партии пришли к выводу, что одних политических изменений недостаточно, и заявили, что только при
Таким образом, Энгельс считает характерным признаком перехода младогегельянцев на позиции коммунизма требование социальной революции (ср. 21, 367). Это требование мы находим в то время и у Гесса, и у Вейтлинга, и у французских рабочих-коммунистов. Возьмем, например, вопросник для вступающего в тайное коммунистическое «Общество семейств» 1835 г., одним из организаторов которого был Бланки. Заключительный, пятнадцатый вопрос и ответ на него звучат так: «Нужно произвести политическую или социальную революцию? – Нужно произвести социальную революцию» (64, 117).
Коммунизм, к которому поначалу пришел Энгельс, не был еще научным, поскольку в целом Энгельс еще придерживался идеалистического понимания истории. Правда, в рассматриваемом месте Энгельс уже обращает особое внимание на материальные интересы. В Англии, говорит он, «эта революция будет начата и проведена ради интересов, а не ради принципов». Но в другом месте статьи, формулируя свой общий взгляд на исторический процесс, он утверждает, что «так называемые материальные интересы никогда не могут выступить в истории в качестве самостоятельных, руководящих целей, но что они всегда, сознательно или бессознательно, служат принципу, направляющему нити исторического прогресса».
И все-таки внимание к материальным интересам, допущение, что в Англии ради этих интересов будет начата и проведена пролетарская революция, – все это свидетельствует о выходе Энгельса в данном конкретном, и притом очень важном, случае за пределы идеализма. Ведь что такое эти материальные интересы? 30 лет спустя сам Энгельс дал их определение: «Экономические отношения каждого данного общества проявляются прежде всего как
Вместе с тем обнаруживается существенное и весьма многообещающее отличие от основных направлений домарксовского революционного коммунизма. Для Энгельса предстоящая в Англии революция – это не результат заговора или действий революционного меньшинства в интересах неимущих, а результат классовой борьбы самого пролетариата.