Контуженый

– Валера, ваш завод и краску выпускает?

– Нет. Только окна. Зато какие!

Указываю на рекламу:

– А почему «КрАскопласт»?

– Не крАско, а КраскО! – Валера делает ударение на последнем слоге. – Краско – фамилия владельца завода. Крепкий был хозяин, Николай Краско.

– Был? А где она сейчас?

– Помер. Не на войне, дома. Вроде, уснул, и с концами. От сердца в тылу гибнут не меньше, чем от снарядов.

Я вспоминаю переписку Златы с Денисом. Имя Краско она не упоминала, но речь шла о деньгах. У кого их брать, как не у бизнесмена.

– Когда ваш директор умер?

– С месяц как. Или больше.

– И кто вместо него?

– Сынок руководит. Руслан Краско.

– Русик? – я чуть не подпрыгиваю.

– Теперь уже Руслан Николаевич. Молодой, как ты.

– Он жив?

– Ранение получил в тот день, когда его отец умер. Представляешь, чуть в один день семью не прибрало – папку дома, сына на фронте. Но Руслан выжил, только лицо сильно попортил. А его мать еще в четырнадцатом под обстрел в Луганске попала. Тогда украинский штурмовик по обладминистрации долбанул. Слышал про взрыв кондиционера?

Я вспоминаю идиотскую версию украинской пропаганды.

– Бред полнейший.

– Вот-вот! Брешут как дышат! Киев слушать, мы только и делаем, шо сами себя бомбим.

Разрозненные воспоминания в моей голове стыкуются друг с другом, как кусочки рассыпанного пазла. Вепрь привел нам парня с квадрокоптером из луганского батальона. Взгляд умный, но нерешительный – типичный мобик, так мы звали мобилизованных из ЛНР. Он представился Русланом.

– Позывной есть? Нет. Будешь Русиком, – решил Шмель.

Руслан назвал и свою фамилию, но она вылетела из головы. Оказывается, наш Русик – Руслан Краско!

Мы знали, что его отец луганский бизнесмен. Русик разбирался в квадрокоптерах, потому что отец с детства покупал ему лучшие модели. И нам на фронт его отец присылал технику. Китайские квадрики сбивают даже стрелковым оружием, постоянно требуются новые. А еще планшет, наушники, запчасти для «буханки», газовые горелки, спальные мешки, спортивные коврики, дождевики. Для успеха на фронте нужны не только пушки и снаряды.

Про пластиковые окна Русик тоже рассуждал со знанием дела. Теперь ясно почему. Но мне это было не интересно. Я общался с Русиком, как командир с подчиненным. Он проводил аэроразведку и корректировал минометный огонь. Мы научились поражать цель меньшим количеством боезарядов. Все разговоры по делу, болтать о личной жизни не доводилось.

А вот Шмель с Русиком сдружился. Один раз даже рисковал за парня жизнью. Сам вызвался, потому что Русик сдрейфил.

– Хочу испытать себя по-настоящему, – шепнул мне Шмель и ушел на опасное задание под видом Русика.

И выполнил без страха и упрека. Об этом знали только я, Шмель и Русик.

Напрягаю память. В последнюю ночь Русик находился в расположении моего расчета или нет? Память подводит. Во время боя он был с нами, это точно. А вот дальше, когда все стихло… Не помню, отшибло напрочь.

Прикидываю варианты. Формально Русик числился в луганском батальоне и мог уйти к своим. Он часто так делал. Например, чтобы зарядить коптер и смартфон на пульте управления. Или починить поломку. Поэтому он оказался ранен, а не погиб с нашими. Русик выжил, стал Русланом Николаевичем и заменил отца.

Глава 23-25

Глава 23

В Луганске я иду прямиком к киоску мастера Кутузова. К его одноглазой улыбке я привык. Она заражает оптимизмом.

Кутузов пускает меня в киоск, предлагает чай. Пока я пью, он колдует над остатками телефонов, подсоединяет их по очереди к ноутбуку и поворачивает дисплей.

– Смотри, Контуженый.

Первый чип из телефона Днестра. У хозяйственного мужика был кнопочный с малым дисплеем. Раз зарядил – и на две недели, как говаривал Днестр. Соответственно никаких чатов, только эсэмэски и список звонков. В последнюю ночь Днестр никому не звонил. Родным писал редко, обещал к зиме дойти до Приднестровья и присоединить родной край к России.

Механик фотографировал технику противника: захваченную и разбитую. Его интересовали западные образцы оружия. Весной такие трофеи были редкостью, а летом все больше и больше. Фотографии он коллекционировал для себя. Бывшая жена с маленьким сыном и мать получали его боевую зарплату поровну. От матери были послания в духе «спаси и сохрани», а бывшая женушка после долгих просьб только раз поделилась фотографией сынишки. Механик даже нашу «буханку» с минометом ни разу не сфотографировал, что уж говорить про координаты позиции.

Урал фотографировал боевые будни и себя в боевой обстановке. Свою богатырскую стать он посылал девушке, а впечатляющими кадрами боев, в том числе с беспилотника Русика, делился с нашими военкорами. Те приучили его обрезать лишнее, чтобы не было привязки к местности. Похоже, что Урал даже случайно не мог слить координаты нашего расположения. А в последние сутки он настолько устал, что не дотрагивался до телефона.

Кутузов обслуживает покупателя и оборачивается ко мне:

– Нашел, что искал?

– Пока нет.

– А хочешь?

Вопрос застает меня врасплох. Ретроградная амнезия – защитная реакция организма, говорил врач. А я спешу избавиться от защиты. И что тогда?