Контуженый (СИ)

— Это не мой! — вопит Лупик. — Мне подкинули!

— Все так говорят. А если проверить на отпечатки?

Лупик открывает рот, чтобы заорать, и осекается. До него доходит — он брал пистолет в руки, трогал курок, прицеливался. А вот я к оружию не притрагивался.

Беспомощный взгляд Макса мечется от отчаяния. Он замечает меня в окне банка. Я машу ему рукой — возвращайся!

Костя Воинов, как договаривались, подыгрывает:

— Господин Лупик, до вечера я подумаю, проверять пистолет на пальчики или случайно уронить в реку.

Перепуганный мозг Макса постигает новую реальность.

— Уронить, — упрашивает он и с мольбой смотрит в глаза полицейскому.

— Или все-таки проверить. — Воинов взглядом указывает на банк.

Бледный Лупик возвращается к нам в банк. Он раздавлен и соглашается:

— Готовьте договор на кредит.

— Под залог автомойки, — предупреждает Валентина Сергеевна.

— Доход в десять раз больше, значит, и цена, — подбадриваю я Макса. — Факт!

25

Пока менеджер готовит кредитный договор, я показываю фотографию Златы операционистам банка.

— Это Злата Солнцева. Давно ее видели?

Маша ревниво зудит из-за плеча:

— Опять Злата. А мое фото у тебя есть?

Я оправдываюсь:

— Злата исчезла. А вдруг, она в беде.

— Ты сам в беду чуть не попал, рэкетир Контуженый!

На справедливый упрек у меня нет оправданий. Мужское безрассудство нужно вовремя уравновешивать женской осторожностью.

В банке Злату Солнцеву не видели. В остальном все хорошо. Старики получили крупную сумму на новый дом. Договор купли-продажи сдан на регистрацию. Лупик смирился с поражением. Дорога для его «шевроле» свободна.

Мы с Машей идем к дому. Она держит меня под руку, прижимается, заглядывает в глаза:

— И долго ты ее будешь искать? Всё из-за денег?

На два вопроса она хочет услышать ответы: нет и да. Именно в такой последовательности. Я не желаю крови из носа и молчу.

Некоторое время мы идем молча. Маша накапливает обиду и не сдерживается:

— Я видела, как к Злате приезжал боец с Донбасса. Она страшно испугалась, обманула твою маму, выманила деньги и сбежала.

— Какой еще боец?

— Раненый. На голове бинты.

— Откуда он?

— С войны, наверное. Я слышала, как про Луганск говорили.

Я озадачен. Из переписки Шмеля я знаю, что Злата ездила в Луганск для встречи с владельцем «Краскопласт» Николаем Краско. Дважды! Оба раза за деньгами на квадрокоптеры и прочую технику для подразделения сына. О результатах она отчитывалась Денису Шмелеву. Насколько я понял, бизнесмен Краско был щедр. Или его вынудили раскошелиться.

Но это в прошлом. Кто мог приехать из Луганска к Злате? Мои бойцы погибли, Николай Краско умер, в живых остался только его сын Руслан. Кстати, он получили ранение. Мог знать о Злате, раз она приезжала к его отцу. Но Русик тихий парень, с чего бы Злате его бояться?

— Маша, ты уверена, что это был боец из Луганска?

— Не знаю. Злата обокрала твою маму, могла обобрать кого-то в поезде. Тот явился за деньгами. Она и сбежала!

— А бинт на голове?

— Кипятком плеснула!

Я вынужден согласиться. Злата воровка. Она обокрала даже близких. Как ее найти?

— И в соцсетях ее нет, — бормочу я.

Озвученные мысли окончательно обижают Машу:

— А в мои ты заглядываешь?

Я спохватываюсь, думаю, как угодить Маше, и достаю телефон:

— Хочу твое фото.

— Злую и раздраженную?

— Улыбнись.

— Я не могу улыбаться по приказу!

Маша собирается уйти, я хватаю ее. Но вместо слов извинения, я обвиняю:

— Вы же со Златой подружки. Почету ты не отговорила ее от аборта?

Маша с глазами, как чайные блюдца, превращается в статую.

Я проклинаю себя, что невольно проговорился. Вырвалось то, что копилось в душе тяжким грузом после прочтения в разбитом телефоне Чеха его диалога с сестрой. А может, это к лучшему. Пора разобраться, это вымышленный разговор или настоящий.

— Кто отец? — выдыхает Маша.

Она озвучивает название рассказа. Только в названии слов вдвое меньше, а знаков вопроса больше — «Кто??»

Я опускаю взгляд:

— Какой отец, если был аборт.

— Это ты? — наседает Маша. — У тебя было со Златой. Только не ври!

— Не знаю.

— Что ты не знаешь, было или нет? Или от кого ребенок?

— Какой ребенок? Мы говорим про аборт?

— Не увиливай!

Я вспоминаю любовную сцену — Злата с Денисом. Ее глаза закрыты, а губы распахнуты. Со мною, наоборот. Ее губы стиснуты, а в открытых глазах боль и презрение.

— Это мог быть Денис.

— А мог быть ты? Злата с тобой и с ним! Одновременно или по очереди? Тебя это устраивало?

Маша сыпет обвинения с безжалостностью обманутой женщины. Я унижен, не знаю, что ответить. Моего унижения ей недостаточно, и Маша оттаптывается на сопернице:

— Так Злата же проводница! Всем улыбается и всем дает. Зря вы ее к Лупику не пустили, она сама к нему хотела.

Тут я не выдерживаю, срываюсь, рычу или кричу:

— Проводница — не означает шлюха!

Машу берет оторопь. Она замолкает, по щекам катятся слезы. Слезы касаются губ и превращаются в слова:

— А меня бы ты так защищал?

— Маша, я про другое.

— Ты всегда про другую.

Она бросает слова и уходит. Гордая и решительная.