Конвеер

В чём соблазнительность именно этой формы преступления – независисмо от того, как это понималось или какие внешние причины или побуждения вызывали его? В этих нескольких секундах насильственного прекращения чьей-то жизни заключается идея невероятного, почти нечеловеческого могущества. Если каждая капля воды под микроскопом есть целый мир, то каждая человеческая жизнь содержит в себе, в своей временной и случайной оболочке, какую-то огромную вселенную. Но даже если отказаться от этих преувеличенных – как под микроскопом – представлений, то всё же остается другая очевидность. Всякое человеческое существование связано с другими человеческими существованиями, те в свою очередь связаны со следующими, и когда мы дойдём до логического конца этой логической последовательности взаимоотношений, то мы приблизимся к сумме людей, населяющих громадную площадь земного шара. Над каждым человеком, над каждой жизнью висит настоящая угроза смерти во всём её бесконечном разнообразии: катастрофа, крушение поезда, землетрясение, буря, война, болезнь, несчастный случай – какие-то проявления слепой и беспощадной силы, особенность которых заключается в том, что мы никогда не можем заранее определить минуты, когда это произойдёт, этот мгновенный перерыв в истории мира. «Ибо не ведаете ни дня, ни часа…» И вот тому из нас, у кого хватит душевной силы на преодоление страшного сопротивления этому, вдруг даётся возможность стать на какое-то время сильнее судьбы или случая, землетрясения или бури и точно знать, что в такую-то секунду он остановит ту сложную и длительную эволюцию чувств, мыслей и существований, то движение многообразной жизни, которое должно было бы раздавить его в своём неудержимом ходе вперёд. Любовь, ненависть, страх, сожаление, раскаяние, воля, страсть – любое чувство и любая совокупность чувств, любой закон и любая совокупность законов – всё бессильно перед этой минутной властью убийства. Человек, которому принадлежит эта власть, тоже может стать её жертвой, и если он испытывал её притягательность, то всё остальное, находящееся вне пределов этого представления, кажется ему призрачным, несуществующим и неважным, и он не может уже разделить того интереса ко множеству незначительных вещей, которые составляют смысл жизни для миллионов людей. С той минуты, что наделенный такой властью человек знает это, мир для него становится другим и он не может жить, как те, остальные, у которых нет ни этой власти, ни этого понимания, ни этого сознания необыкновенной хрупкости всего, ни этого ледяного и постоянного соседства смерти.

Против этой власти убийства или идеи неподвижности, общий смысл который заключается в том, что личная участь не важна и мы всегда носим с собой нашу смерть, можно бороться только её же оружием; и применение этого способа борьбы невольно приближает к нам зловещий и мертвый мир, призрак которого преследует нас с начала мира. Гамлет знал и чувствовал всю хрупкость так называемых положительных концепций, знал, что такое смерть, но он не испытывал ни страха перед ней, ни её притяжения. Было что-то трудноопределимое, что не позволяло ему дойти до конца в этой тягостной области понимания конечных истин. Он так напряженно думал об этом, что иногда ему начинало казаться, будто он слышит какой-то приближающийся шум, так, точно он должен был, усиливаясь, дойти до него. Ему казалось, что он знает ответ на этот вопрос и знал его всегда и он был настолько естественен и очевиден, что у него никогда – в последнюю минуту – не могло возникнуть сомнения в том, каким именно он должен был быть.

Ведь нет ни одной заповеди, справедливость которой можно было бы доказать неопровержимым образом, как нет ни одного нравственного закона, который был бы непогрешимо обязателен. И этика вообще существует лишь постольку, поскольку мы согласны её принять. Смерть и жизнь нужно брать условно, как два противоположных начала, охватывающих, в сущности, почти всё, что мы видим, чувствуем и постигаем. И закон такого противопоставления есть нечто вроде категорического императива: вне обобщения и противопоставления мы почти не умеем мыслить.

И сейчас, когда устроенная Блайвасом… и наверняка кем-то ещё ловушка захлопнулась, Гамлета заманили в то единственное в зале место позади джипа, где он был скрыт от глаз многочисленной публики, когда его ударили ножом в спину и затолкали в салон Хаммера и выпущенный под подписку о невыезде Павлюк занёс нож для последнего удара… в этот последний миг перед смертью, то есть мгновенным насильственным прекращением ритма, Гамлет с предельной ясностью ответил себе на свой же вопрос, касающийся конечных истин, и эта последняя его мысль стала и его последним посланием его родным и близким, детям и внукам, которые остаются на этой земле:

«Нам дана жизнь с непременным условием храбро защищать её до последнего дыхания».

Глава 79