Конвеер

Стадион «Невский Фронт» был полупустым. Придя за полтора часа до начала матча, Лимон и Змей проследовали к фанатскому сектору. Там было чуть оживленнее: несколько десятков характерных личностей довольно бодро заряжали «флаг оранжево-черный…». На секторе всегда было больше бомберов, «громов» и тяжелой обуви, чем патчей и венков. – Смерть чуркам! – заорал Лимон, и его подхватила толпа. – БУДЕТ СЛАВЕН КОЛОВРАТ!!!! УНИЧТОООЖИМ СТРААНЫ НАААТО!!! Заряды на секторе странная штука. То, что извне кажется шумом, удивительно захватывает участников процесса изнутри. Свой голос не слышен даже в акустическом прессе из сотни таких же; тысячи же дают эффект части огромного, страшного и агрессивного организма, в котором растворяешься и теряешь свою индивидуальность в ревущей массе.

Лимона сложно было отнести к данной субкультуре: в нем переплетались черты алкофаната, скина, классного бойца и реального пацана. И все это было сплавлено духом своего района: и нелюбовь к чужакам, и верность цветам команды, и стойкость в бою произрастали из Весёлого Посёлка – глубинного, жесткого, кондового. Это свой дом, свой район, своя команда, эти камни и эти люди помнят поколения предков, грубых и невежественных людей, радости которых были грубы, игры жестоки, а праздники обычно заканчивались кровавыми драками. Родина и нация для Лимона были ничем иным, как двором на проспекте Большевиков и всем тем, что он помнил и любил с момента своего рождения. Учиться и куда-то поступать он даже не пытался, трезво рассудив, что лучше всего в жизни умеет драться, и больше ничего ему и не надо. Движ дал ему множество интересных противников и широчайшее применение навыков смешанных единоборств; и вместе с тем – идеально вписался в личную систему ценностей. Лимон и Змей сидели на ограждении чуть в стороне от движухи. Змей к футболу относился равнодушно, и был рад предложению Лимона что-то обсудить – как-то действо на поле не вдохновляло, а немногочисленная шиза на секторе утомила к концу первого тайма. – Слышь, дело есть. – Лимон подтолкнул вперед хилого юношу в бомбере весом около пятидесяти килограмм. – Давай, не тяни. Рассказывай. Затравленно глядя на Лимона и Змея, о которых юный скинхед слышал только разные ужасы, он поведал любопытную историю. Из рассказа юного скинхеда Сени следовало, что в общаге неподалеку от стадиона поселился коллектив исключительно наглых азербайджанцев средних лет, имевших сомнительное прошлое и какие-то отношения с бандитами. Когда Сеня и его друзья немножко побили там стекла и написали на стенке гадость, буквально тотчас были вычислены у себя на районе славянскими бандитами, получили что положено и подробный счет за стекла, в довесок к наказу никогда и ни за что не трогать этих азеров. Лимона эта история возмутила до глубины души: сама мысль о неприкосновенных чурбанах на районе вызывала те же эмоции, какие бы вызвала например у мусульман неприкосновенная свинья в мечети. Лимон долго пытался собрать состав на стадионе, но идея мутить на криминальных азеров не вызвала энтузиазма: гораздо большее воодушевление арийских воинов вызвала идея погрома овощной палатки после футбола составом не менее тридцати человек.

Лимон сплюнул. – …Бляди ссыкливые. Да мне похуй, не пойдут дак пойду один.