Конвейер

На пятый день «зеленые» высадили с вертолетов десант и перерезали дорогу. Из окружения Женькина рота вырывалась броском, в обход, и он понял тогда, что этого броска ему никогда не забыть. Командир роты повел их через кедрач. Ветви стланика цеплялись за оружие, обдирали руки, царапали лицо, при неловком шаге они пружинили и кидали в сторону, в гущу кустарника, уставших солдат.

Когда выбрались из кедрача, Женька не поверил, что маневр завершен, что под ногами дорога. Глинистая, в рытвинах, наполненных желтой водой, лучшая в мире дорога. Аркадий Головин с начала учений держался от него в стороне. Женька опять брел в конце взвода, вместе со всеми и как бы один. Лучшая в мире дорога через полчаса стала такой же неодолимой, как и кедрач. «Вот дойду до того поворота, — думал Женька, — сяду, и все. Пусть делают со мной что хотят». Поворот оказывался позади, он тащился до следующего поворота, потом до придорожного валуна, потом до поваленного дерева, каждый раз обозначая предел своего движения, шел, шел и шел, а откуда-то издалека доносилось хриплое, уже не похожее на рычанье: «Шир-ре шаг»…

На привале он опустился прямо в лужу и не смог подняться. И сразу погрузился во что-то звеняще прекрасное. Успел подумать: «Вот, оказывается, какие бывают музыкальные сны», только подумал, как в этот счастливый сон проник голос Аркадия Головина:

— Женька, рота двинулась. Вставай.

Никуда он не пойдет, хватит, все кончилось.

— Не подводи десятый «А», — Аркадий стал трясти его и вытаскивать из лужи. — Федя исчез, — сказал он, когда Женька очухался.

— Как это исчез?

— Пропал. И Витька Маслов с ним. Наверное, отстали, когда шли через кедрач, заблудились.

— Надо искать, — сказал Женька.

— Рудич уже пошел.

Отставшие нагнали роту на следующем привале. Впереди шел старшина, круто наклонившись вперед: за спиной у него было два вещмешка. Федя Мамонтов нес на руках Маслова. В кедраче Витька Маслов упал и вывихнул ногу.

К вечеру их встретили посредники. Командир доложил, что рота вышла из окружения без потерь.

12

Добили ребята. Пришло долгожданное письмо. «Ты, Аркадий, скажи Женьке, что с общежитием плохо. Нам дали только потому, что явились мы в полной выправке, пригрозили, что пойдем в райком. Но через два месяца гарантируют. Так что пусть Женька пока не спешит. А ты приезжай, перебьемся».

— Не понимаю, — сказал Женька, — почему же ты перебьешься, а я нет?

Аркадий помялся, не сразу нашел ответ.

— Одного все-таки легче пристроить, чем двух.

Женька не знал, зачем поехал к Анечке. Увидел знакомый номер трамвая, влез в него, а потом уже понял, что едет к ней.

Анечка обрадовалась: «Евгений, Евгений…» На старом ковре посреди комнаты лежала собака, белая, в рыжих подпалинах. Смотрела в сторону, а хвост ходил ходуном, отбивая дробь на паркете.

— Она тебя полюбила, — сказала Анечка, — видишь, как хвостом молотит.

Он не зря пришел. Есть все-таки на свете живые существа, которые любят, не выясняя, хорош ты или плох, любят просто потому, что полюбили.

— Чья? — спросил Женька.

— Скальский оставил. Совершенно неожиданно вызвали на съемки в Казань. — Анечка вздохнула, это был вздох отчаяния. — Евгений, с этой собакой у меня с утра до вечера сплошной тихий ужас. Щенком она стоила сто рублей, а теперь и представить невозможно сколько. Самое ужасное то, что у нас с ней разные скорости. Боюсь, что она мне все-таки выдернет руку вместе с поводком и убежит. И потом, ей надо отдельно варить. Она ест вареное мясо. Я варю через день полкило…

Анечка жаловалась, и конца этому не было видно.

— Деньги он хоть оставил, ваш Скальский? — перебил Женька.

В Анечкиных глазах мелькнул страх, как будто Скальский там, в своей Казани, услышал его безобразный вопрос.

— Евгений…

Он понял, что Скальский оставил деньги.

Анечка принесла чайник. Из-под крышки струился пар. Анечка неловко, двумя руками держала его за ручку. Ручка была горячая, Анечка морщилась, не зная, куда его поставить.

— Евгений, — наконец сообразила она, — переверни тарелку, я поставлю на нее чайник.

Он перевернул тарелку, поглядел с жалостью на Анечку и сказал:

— Анечка, ведь существуют специальные подставки из пластмассы, из керамики. Ты бы купила. А то ведь тарелка может лопнуть.

Анечка, подняв нарисованные бровки, выслушала его и махнула ручкой:

— Не учи меня жить. У меня где-то есть такие подставки, но ведь когда надо, не найдешь. — Потом налила ему в чашку кипятка, положила туда ложку варенья. — А заварку искать не будем. Ее нет. Когда ты станешь большим, будешь получать зарплату, ты однажды придешь и принесешь мне большую коробку с чайными кубиками. Есть такие коробки, в них чай разных сортов.

— Анечка, — он вдруг почувствовал, что любит ее и всегда любил, — знаешь, с вареньем еще лучше, чем с заваркой. Но я все равно буду дарить тебе всю жизнь чай разных сортов.

Анечка засмеялась.

— Никто со мной не соглашается, а я сразу увидела: ты изменился.

— «Никто» — это мама и Никанор?

Анечка кивнула: да, это они.

— Евгений, ты должен постараться. Ты должен стать им нужен.

Она все-таки была Анечкой. «Постараться».