Конвейер ГПУ

– Боже упаси, подумал я про себя, это как раз меньше всего входит в мои расчеты.

Русская пословица: «Лицо есть зеркало души» – вполне оправдалась. Физиономия следователя была отражением его внутреннего убожества. Меня это избавило от дальнейших сочинений и спасло жизнь.

Приняв подобающую позу, он уже бегло дочитал конец моей повести и заявил:

– Ну вот, надо было сразу сознаться в своих гнусных делах, тогда давно был бы уже в камере.

В общем, мы под конец остались оба довольны: он – моим искренним признанием, подтверждающим его безусловный талант, а я – своей вновь открытой мифической республикой и, главное, концом пыток.

Личное знакомство с конвейером

На втором месяце сидения пришла, наконец, очередь и за мной. Часов в 11 вечера открывается форточка и голос надзирателя произносит:

– Мальцев есть?

Что то похолодело внутри, но стараюсь быть как можно спокойнее и отвечаю:

– Я.

Тот же голос об’явил:

– Одеться быстро.

Форточка захлопнулась. Сижу одетый. Несмотря на усилия, чувствую, как меня охватывает волнение.

Минут через 5 открывается дверь и раздается команда:

– Выходи!

Соседи провожают меня кивком головы. Выхожу в дверь и шагаю по узкому коридору с бесконечными номерами на дверях камер. Одни страж идет впереди, другой сзади.

Не успел сделать несколько шагов, как слышу голос идущего сзади:

– Руки назад!

Вспомнил, что об этом порядке мне говорили соседи но камере. Подчиняюсь и следую дальше.

Минуты через три мы стояли уже в коридоре здания Г.П.У. Мой страж постучал в одну из дверей и, скрывшись, через минуту вышел и приказал мне заходить.

Волнение нарастало. Вхожу.

На столом сидит следователь лет 25 с самодовольной физиономией. Зная заранее, что к столу следователя при допросе подходить не разрешается, остановился в ожидании у дверей. Следователь обращается ко мне достаточно вежливо, называя но имени и отчеству, хотя мы никогда друг друга не встречали.

– Итак, Виктор Иванович, надеюсь, вы в тюрьме уже познакомились со многими вещами, поэтому думаю, что в отношении вас, не придется применять крайних мер. Вы нам расскажете все откровенно.

Одновременно предлагает сесть за стол, стоящий в углу комнаты, на котором приготовлены бумага и карандаш.

– Вот, садитесь и искренно опишите все.

Я задаю невольно вопрос:

– О чем же мне писать?

Снова достаточно вежливый ответ:

– Ну, как – о чем! О всей вашей фашистско-шпионской работе.

Как будто по голове ударили молотом. Забыв все рассказы о конвейере, взбешенный, весь дрожа, я закричал:

– Как вы смеете говорить мне подобные вещи.

Выдержка следователя так же быстро исчезла, а с ней вместе и вежливый тон. Вскочив с места, он заорал в свою очередь:

– Так вот как ты, фашистская сволочь, начинаешь на меня еще кричать! Кто здесь следователь – ты или я?

Вероятно я посягнул на прерогативы, принадлежащие исключительно советскому следователю.

– Садись и пиши, иначе сейчас же познакомлю с каруселью.

Что такое карусель – я не совсем ясно себе представлял. Но злоба бушевала внутри моим. В этот момент я забыл все рассказы товарищей и ожидающую меня участь. Срывающимся голосом заявляю:

– Я уже знаю вашу карусель. Вам не удастся меня запугать, а сочинять на себя все равно ничего не буду.

Разговор был очень короткий.

– Не будешь. Ну и не надо, – идем.

Не успев ничего сообразить, я был втолкнут в комнату размером метров 25 – 30. В ней находилось человек двадцать. Одни сидели за большим столом и писали, другие стояли но стенкам, а часть лежала кучей в углу.

Молниеносно кто то сорвал с меня шубу и бросил на лежащих. Через секунду следователь надел на руки уже знакомые мне браслеты и без напускной вежливости, а привычным тоном площадной брани приказал встать в угол.

Наблюдал происходящее, начинаю понемногу соображать, что, вероятно, это и есть знаменитый конвейер. Внимательно изучаю окружающую обстановку.

Человек десять в наручниках и без таковых стояли в различных позах по стейкам комнаты. Одни держали руки вверх, другие соединены наручниками попарно, а третьи стояли на коленях. Это, вероятно, особо злостные преступники, упорно не желающие сознаваться в содеянных наступлениях.

За столом сидела группа в пять человек, скрипевшая карандашами но бумаге. Их лица выражали тоску и желание, как видно, придать большую правдоподобность своим новеллам. В углу лежали уже окончательно покаявшиеся в ожидании переброски в тюрьму.

Стою час, два, три. Никто не обращает внимания. Мой следователь куда то исчез, другие заняты своими жертвами. Каждый спешит выполнять заданно.

Только два дежурных следователя, сидящие за столом, все время наблюдают за точным выполнением назначенных каждому процедур.

Эта пара сменялась каждые шесть часов. Их же поднадзорные не выходили из этой комнаты иногда до 32 дней.

За этот период они должны были испытать все, что придумывала пылкая фантазии следователя. Часто он не соразмерял здоровья своего подшефного преступника и входил в раж, так что последнего уносили на кладбище без столь желанного покаяния.