Коп из полиции нравов [Коп из полиции нравов. Шпион поневоле. Требуется секретарша. Весьма опасная игра]

— Потом он убил пилота. Тело все еще в самолете на дне озера. Значит, он продал и немцев тоже. Но почему? Какой магнит притягивал его сюда, да еще в середине зимы. Это кажется еще большим безумием.

Джад кивнул.

Последовала долгая пауза. Затем мисс Бикман обратилась к Джаду:

— Ну хорошо. Вы верите ему?

Тот ответил:

— Должно быть, он говорил правду. Теперь это не имеет значения.

— Как не имеет значения? — она испепелила его взглядом. — Как вы можете так говорить?

— Он прав, ты должна понять, — поддержал я Джада, — Это действительно не имеет значения.

Она удивленно переводила взгляд с одного из нас на другого. И в конце концов протянула:

— Все-таки до меня не доходит. Это и есть старая замечательная британская идея честной игры?

Я сказал:

— Кто тебе сказал, что деяния секретной службы должны быть честными?

Джад опять согласно кивнул.

— Просто секретными, — констатировал он, — и конечно эффективными.

После долгой паузы, пока она продолжала таращиться на нас, Элис встряхнула головой.

— Нет, это до меня не доходит.

Я заявил:

— Я никогда и не ждал от этой организации честной игры. Как не ряди секретные службы в белые одежды, все они представляют собой натуральный гангстеризм. Как только они начинают действовать — все противоречит закону. Что здесь может быть честным и справедливым? Где правила? Это только секретно, вот и все. Служба держит свои успехи и ошибки в секрете. SIS, несомненно, совершает множество ошибок; так случилось, что я — одна из них. И я не ожидал, что они явятся в Финляндию после войны и начнут расспрашивать: это случилось? или может быть то? Им это не нужно. И я всегда знал, что нечто вроде этого может случиться, и никогда не полагал, что игра будет честной.

Джад добавил:

— Чтобы продолжать служить в SIS, это нужно принимать во внимание.

Миссис Бикман заметила:

— Вы, должно быть, здорово преданы делу.

— Просто наемник, — вставил я, — не задает вопросов о том, что делается. Его не для этого нанимали.

— А для войны, только лишь для войны, — кивнул Джад, — При условии, конечно, если вы их выигрываете и собираетесь писать мемуары.

Он вытащил из нагрудного кармана металлический контейнер, из него извлек сигару, сорвал обертку и начал внимательно ее оглядывать, как бы ища материал для еще более потрясающих откровений.

— Несомненно, — продолжил он, — должно быть достаточно трудно, когда вас вышибают из седла.

Я сказал:

— Не то слово, уверяю вас. Ты оказываешься человеком без прошлого. В 1945 году у меня не было ни послужного списка, ни летного формуляра. У меня не было даже летной лицензии. Мне нужно было начинать все сначала. И это наполовину объясняет, почему я здесь. Все это мне пришлось проделать здесь, в Финляндии, с нуля. Хотя, между прочим, осмелюсь предположить, SIS была рада услышать, что я летаю в горах при отвратной погоде.

Джад кивнул.

— Была, я понимаю. Вы оказались какой-то сомнительной, неприятной, незавершенной ниточкой. А теперь, обратите внимание, — стал он пояснять миссис Бикман, — после того, как его вышвырнули, сегодня мы просим его вернуться, и не потому, что признали ошибку, еще раз подчеркиваю, а только потому, что просто в нем нуждаемся. Так что мы предлагаем альтернативу: вы продолжаете рисковать, и вас могут подстрелить или засадить за решетку. Кроме того, если все просочится наружу, тогда, в лучшем случае, ваша карьера в Финляндии полностью рухнет; другой вариант полностью меняет ситуацию — только нужно нам помочь.

Он сунул сигарету в рот и начал делать пассы зажигалкой перед своим носом.

— Теперь вы не можете назвать это честной игрой, верно?

Она медленно отрицательно покачала головой.

— Нет, я не могу признать это честной игрой. Я думала, что встречалась с достаточно запутанными делами на Уолл-стрит, однако… Между прочим, вам изложили чертовски серьезные причины, почему Кери не может принять ваше предложение.

Я вмешался:

— Он орешек покрепче, чем ты думаешь. Ведь он только что склонял меня согласиться, что не в моей компетенции определять, кто желал попасть в руки врага, а кто был столь малодушен, что испугался туда попасть.

И ухмыльнулся Джаду:

— Все правильно — считай, что не моего ума дело определить, кто прав, кто виноват. И все-таки это не главная причина, по которой я не лечу.

Он вынул изо рта сигару.

— Так в чем же дело?

— В Финляндии.

Он сунул ее обратно.

— Да?

— Я кое-чем ей обязан. И думаю, что этот долг не согласуется с твоим мероприятием.

Он снова повторил:

— Да? — и его голос звучал мягко и вежливо, вовсе не так, как службам предписано обращаться с человеком, сбежавшим от них к туземцам и начавшим носить ожерелье из зубов акулы.

Я продолжал:

— Когда после войны я вернулся сюда, мне встретился человек, с которым Хартману предписывалось вступить в контакт. Политик, можно сказать выдающийся человек. Сегодня его уже нет — умер. Он знал об операции «Противовес» и ее бесславном конце. Когда он выяснил, кто я, вернее, кем я был, он помог получить разрешение на работу здесь. Я все еще держусь в основном благодаря ему.

Джад изучал конец сигары.

— Ты рассказывал про операцию?

Я усмехнулся: