Копайте глубже

Когда все расселись, оказалось, что мы с Лариской сидим друг против друга. Подружка весело подмигнула мне через стол и принялась бодро загружать свою тарелку всеми находящимися в досягаемой близости деликатесами. По её довольному виду было понятно, что наличие большого количества еды, да ещё такой вкусной, подружку здорово радует. А дело было в том, что хоть обед я и приготовила, но ел его один Сева. Коварная же Лариска решила воспользоваться беззащитностью своего жующего возлюбленного и высказать ему все, что она думает о его поведении. Лариска все рассчитала правильно. Голодный Сева налегал на еду, рот его был занят и потому дать достойный ответ он не смог. В результате оказалось, что во всем виноват именно Сева, ему пришлось извиниться, и они с Лариской помирились. Что касается меня, я просто решила не перебивать себе аппетит и поэтому от обеда отказалась.

И вот теперь изголодавшаяся Лариска, которая всегда была не прочь покушать, с упоением отдавалась любимому занятию. Остальные гости от неё не отставали, тем более что первый тост за здоровье именинника уже выпили и аппетит от этого только прибавился. Все склонились над тарелками и дружно занялись закусками. За первым тостом последовал второй, а потом незамедлительно и третий. Виновник торжества лучился радостью, гости осоловело улыбались и вели неторопливый разговор. Мы с Лариской тоже немного сомлели от обильной еды и нескольких выпитых рюмок и потому потеряли бдительность. Только этим можно объяснить, почему на традиционный вопрос Генриха Ивановича:

─ Ну, как там твоя диссертация движется?

Внучка вдруг откровенно ляпнула:

─ Никак не движется! Чтоб она в преисподнюю провалилась!

После такого смелого заявления Генрих Иванович несколько опешил, гости перестали разговаривать и разом повернулись к Лариске, а я вжалась в спинку стула и мысленно молила Ларку больше не открывать рта. Она моей мольбы не услышала и продолжала откровенничать:

─ У меня эта диссертация уже в печенках сидит! Как подумаю, сколько с ней ещё возиться, так и хочется бросить!

После легкого замешательства Генриху Ивановичу все-таки удалось взять себя в руки, и он с надеждой спросил:

─ Ты себя плохо чувствуешь?

Лариска подсказкой не воспользовалась и решительно отмахнулась:

─ Нормально я себя чувствую! А если бы не эта диссертация, так и вообще бы прекрасно!

Такого Генрих Иванович вынести не смог и потому осуждающе покачал головой:

─ Ты, Лариса, переутомилась! Последнее время ты слишком много работаешь! Мы купим тебе путевку! Съездишь, отдохнешь! А о сроках защиты не беспокойся! Я договорюсь, ваш ученый секретарь-мой хороший знакомый.

Лариске упрямства было не занимать, что она немедленно и доказала:

─ Не поеду я никуда! Я тебе уже сто раз говорила!

Тут уж вмешалась Танюшка, которая с тревогой прислушивалась к разговору с той самой минуты, как услыхала, что внучка переутомилась:

─ Ларочка, почему ты не хочешь послушаться Генриха Ивановича? Он дело говорит!

Но Лариска в тот день точно была не в себе, иначе она не сболтнула бы такое:

─ Да не могу я, бабуля, уехать и Ирку одну в беде бросить!

─ Ну, все, приехали! ─ сокрушенно подумала я. ─ Дорогой дедуля не пропустит такое заявление мимо своих бдительных ушей!

И точно! Генрих Иванович среагировал моментально:

─ О какой беде ты говоришь? Что там ещё у Иры приключилось?

Тут Лариска, наконец, опомнилась, сообразила, что несет что-то не то и попыталась неловко вывернуться:

─ Да, ничего у неё не случилось! Это я неправильно выразилась. Я хотела сказать, что у неё нет такого щедрого дедушки, как ты, и поэтому она не сможет поехать отдыхать. Разве это не беда?

Генрих Иванович на Ларискину грубую лесть не купился. Глаза его превратились в две маленькие холодные льдинки. Он послал мне мимолетный, полный неприязни взгляд и, чеканя каждое слово, сказал:

─ Прекрасно, что ты так заботишься об Ирине! Друзья ─ это хорошо, но в первую очередь тебе следует подумать о себе.

Тут с другого конца стола раздался удивленный голос Ларкиной бабушки:

─ Илья, что ты такое говоришь?

Генрих Иванович перевел взгляд на Танюшку и раздраженно ответил:

─ Я все правильно говорю! Она слишком увлеклась чужими делами. Ее вечно нет на месте, она где-то носится вместо того, что б сидеть и писать диссертацию. В результате, работа не сделана и она сама не своя!

Неизвестно, чем бы закончился этот спор, но тут в кабинете зазвенел телефон. Генрих Иванович встал и молча вышел из комнаты. За столом повисло неловкое молчание.