Копьё Маары

Держа в руках камень, она всматривалась в него. Кристалл горел, переливаясь изнутри. В один миг ей показалось, что в нем отразилось с внутренней стороны незнакомое лицо – округлое, светлое, в обнизях жемчугов.

– Удалось ли? – прошептал Велимудр, когда камень погас.

– Почем знать, может и удалось. – Могиня с сомнением посмотрела на кристалл: он помутнел, не отражая в себе ни свет, ни незнакомые лики. – Пошли, старец, кабы время не упустить.

Они, сомкнув руки в замок, обступили макет храма Мары, и Велимудр прошептал заговор, открывающий его врата. Грудь сдавило, зашумело холодным ветром в ушах. Мгновение – и они снова оказались на вершине холма, внутри светящейся каменной арки. По левую руку – заброшенный город, по правую – истертые ступени храма и каменный цветок в его сердцевине, который горел теперь ясным светом и медленно расширялся.

– Поторопись, жрец! Покуда врата открыты! – крикнула Велимудру и, подобрав юбки, побежала по тропинке к храму.

– Могиня! – позвал молодой голос слева, от подножия арки.

Могиня повернула голову – Олеб! Она ничего не успела сказать, а он не раздумывая в один прыжок вскочил в еще светившиеся врата, оказавшись внутри прежде, чем те успели затвориться.

– Я уж сутки тут брожу. Пусто все. Нет в городе никого. В светелке Енисеи очаг, вижу, погас полдня назад, наверное. А следов ее нет нигде.

Велимудр мрачно смотрел на лешего:

– Зачем явился?

Могиня одернула волхва:

– Ты, старик, от ревности совсем умом тронулся? Мы к Макоше за помощью обратились, а тут молодец ждет нас у самых врат. Вдруг сие и есть помощь владычицы? – Она бросила на Велимудра суровый взгляд. – Вдруг сей молодец и поможет нам Ярушку с Катей и твою Енисею от Мары вызволить?

– Что? – Олеб в тревоге сжал рукоять короткого меча.

– Что слышал, – отрезала Могиня. – Все, нет времени речи лить с пустого в порожнее. Али тут оба оставайтесь.

И она, сердито оттолкнув волхва, направилась в храм.

Олеб и Велимудр молча пошли за ней.

* * *

– Я – дочь Велеса и Макоши, Доля.

Глаза ведьмы на мгновение округлились. Недоверие в них сменилось страхом, а страх – ужасом. Ирмина дрогнула и вдруг в тот же момент растаяла, обернувшись лилово-черным пеплом…

Катя осталась одна в тронной зале храма Маары: черный нефрит, белый мрамор, хрусталь. Она постояла так некоторое время, переминаясь с ноги на ногу. В самом деле, чего она хотела… Родственных объятий? Причитаний? Извинений? Посыпания головы пеплом? Пепел есть. Посыпания своей головы – нет.

Это же Ирмина. С ней все ясно. Могиня рассказывала, из-за чего они, собственно, повздорили. И уже не суть важно – родные они были сестры, лучшие подруги, соседки… Были друзьями – стали врагами. И в этом «стали» может быть миллиард причин, тонны обид, миллион ожиданий…

И действительно, могло ли иметь значение в этом случае то, что Катя приходится этой самой Ирмине родственницей? Так, десятая вода на киселе. Может быть, всего одна капля родственной крови за две-то тысячи лет.

Но все же…

Ощущение досады не покидало сердце девочки. Она уже думала, что зря рассказала все Ирмине. Той, похоже, все равно, кто она, а ей, Кате, это будет мешать с ней бороться. Отсюда надо как-то выбираться, и еще не ясно, какова Ирминина роль в этой истории с дочерью эвенкийского шамана. Вдруг это все и в самом деле она подстроила.

Так размышляла Катя, медленно прохаживаясь вдоль тронного зала во дворце Маары от одной нефритовой колонны к другой.

Внезапно что-то ее насторожило. Девочка остановилась, прислушалась. Она подняла глаза на сводчатый потолок, из центра которого величественно спускалась многослойная хрустальная люстра в виде гигантской медузы.

То ли шорох. То ли шепот. Не поймешь. Но звук нарастал.

Катя с ужасом поняла, что он идет не с потолка, а из-под пола. Черные нефритовые колонны начали источать темный туман, легким шлейфом спадавший на каменные плиты.

Девочка не успела что-то понять или предпринять, как дымящиеся колонны словно все разом взорвались копившимся в них дымом, в одно мгновение заполнив им все пространство тронного зала. Катя задыхалась, отгоняя от себя угольно-черную взвесь.

– Ирмина, прекрати! – что было сил заорала она, даже ногой топнула.

Злорадный хохот громовыми раскатами пролетел по зале, ударяясь о колонны и утопая в тумане.

– Напугалась, родня? – ехидно поинтересовалась Ирмина.

Она парила почти под самым потолком, так высоко, что Кате приходилось высоко задирать голову, чтобы видеть ее. Угольно-черная взвесь, словно продолжение ее полупрозрачного платья, струилась по ногам ведьмы, нежно обволакивала их и растекалась туманом по нефритовому полу.

– Чего мне бояться-то, – проворчала себе под нос Катя, отряхивая с одежды осевший черный песок. – К чему все эти эффектные выходы, а, Ирмина?

Та распростерла руки над ее головой. Взгляд стал пронизывающий и злой. Бледные губы шептали:

– Черным ветром светлую косу удержу, черной мглою схороню. Волки злые унесут твою душу черному мороку на съедение.